Поэт… Анатоль… Как же я могла о нём забыть?! Должно быть, фантом мой рассеялся, и бедняга теперь изливает душу в печальных виршах.
Я не собака на сене, да и у самой сердце полно любви, поэтому искренне желаю ему счастья.
И если его составит Мелоди, то пусть будет так…
— Поэт, — между тем вдохновенно продолжает сестра, — способный словом убить и спасти… Созидать и разрушать…
Поэт! Эврика! Как я сразу не догадалась.
У нас нет сказочника, но есть поэт. Что если попробовать его подключить к возвращению в этот мир сказок?
Анатоль точно сможет.
Радуюсь и вскакиваю:
— Сможешь доставить меня к этому поэту? Нужно переговорить с ним кое о чём очень важном.
— Легко, — говорит она и накидывает на нас переносящий флёр.
Иногда мы ищем выход там, где его совсем не может быть, куда-то крадёмся, преодолеваем препятствия. А выход всегда ближе и доступнее.
Глава 25, в которой я выдвинула…
Когда мы оказываемся в доме Анатоля, меня охватывает лёгкая ностальгия. Ведь этот парень едва не стал моим мужем!
За тот месяц, что мы не виделись, бедняга сдал. Осунулся, побледнел, зарос, волосы всклоченные, глаза горят. Сидит за столом весь в клубах табачного дыма и что-то черкает на листе. Вокруг уже целые сугробы смятых, истерзанных страниц. На мебели — пыль и свечные огарки. Под столом — целая армия бутылок.
Хорошо, что Мелоди не снимает невидимость, можно вволю полюбоваться страданиями творческой натуры.
Анатоль как раз комкает очередной черновик и в сердцах швыряет в невинный книжный шкаф.
— Ах, эти поэты такие милые! — сюсюкает Мелоди, сводя брови домиком и складывая ладони. — Особенно, когда претерпевают муки творчества.
И тут, словно гончая, почуявшая запах добычи, поворачивается ко мне и подозрительно сощуривается.
— А ведь это ты разбила ему сердце?.. Коварная!
Пожимаю плечами и примирительно поднимаю руки:
— Поверь, я не хотела. Если бы меня срочно не отозвали в Комитет, я бы, возможно, уже была его женой…
— Ну ладно-ладно, — великодушно прощает меня Мелоди, — поэтам идёт разбитое сердце. Тогда они начинают писать красивые стихи…
— … или не писать никаких, — указываю на Анатоля, который с рычанием замалёвывает каракули на очередной странице.
— Это поправимо, нужно лишь немного подбодрить.
Она, незримая, присаживается на край стола, легко трогает поэта за плечо, от чего тот вздрагивает и начинает оглядываться. Затем откидывается на стуле, покусывая перо. Его взгляд заволакивает тучами вдохновения…
А Мелоди тем временем касается чутких струн лиры, и дивная мелодия, искрясь, завиваясь, окутывает поэта. Он делает глубокий вдох и, склоняясь над страницей, начинает писать…
