— Помоги сесть.
Ляна бросается и бережно усаживает меня. Но боль от сломанных крыльев такая, что, кажется, будто в позвоночник воткнули штырь. Нанизали меня, как бабочку для коллекции.
Темнеет в глазах, тошнит и от жуткой слабости выступает обильный пот. Несколько раз глубоко вдыхаю — горло тоже отзывается болью. Но сил открыть флакончик и поднести его ко рту всё-таки хватает.
Какой дивный вкус! В нём смешались горечь дубовой слезы и леденцовая сладость радуги!
Чернота слезает с меня. Кожа вновь становится нежной, полупрозрачной и чуть светится в сумраке пещеры. Волосы отливают лунным серебром. В теле лёгкость и полёт. Но крылышки висят бесполезным рудиментом. Ничего, главное — нет боли, можно двигаться и дышать.
И платье моё вновь струится и переливается нежнейшим шёлком.
— Где они?
Ляна понимает, о ком речь, и манит за собой.
Вход в пещеру усеян тельцами светлячков. Некоторые ещё слабо мигают, как догорающая головёшка на ветру, шевелят крылышками и лапками. Другие уже погасли совсем…
Мои маленькие труженики.
Маячки.
Беру в горсть, подношу к губам.
Я слишком привыкла полагаться на силу волшебной палочки. Да так, что почти забыла истинную силу феи-крёстной — одарять. Не зря же венценосные особы всех времён и народов стремились заполучить нас в родственники, а заодно — и дарительницы для своих детей.
Я могут дарить исполнение заветных желаний. Хорошо, что у светлячков их всего два — лететь и сиять.
Подношу к губам и шепчу древнее, как мир, заклинание сбывания, ласково дую, и ладонь моя наполняется тёплым жёлтым свечением.
Разжимаю, и вот они, мои звёздочки.
Жужжат, довольные, сигналят мне брюшками. Не спешат улетать. Сначала выстраиваются в буквы моего имени.
Ляна смеётся рядом и хлопает в ладоши.
А я оживляю светлячков — группу за группой, сколько помещается в ладонь. И все они салютуют мне, называя по имени.
Ну, вот и последние взмывают звёздочками в небо, и я поднимаюсь, чтобы немного размять затёкшие ноги, и встречаюсь глазами с… троллем.
Вон, почти весь проход собой заслонил.
Сопит.
Кажется, нам сейчас достанется.
Хорошо, что Ляна успевает быстро сориентироваться. Побегает, хватает его за руку, и тараторит, хлопая ресницами:
— Хрясик, это — Айсель. И она будет жить у нас. И ещё она — фея.
— Вижу, что не кузнечик, — бурчит тролль и тянет из-за плеча огромный молот.
По спине пробегает холодок, вроде того, что был, когда я вошла в Злобнолес. Но всё оказывается вовсе не так страшно, как рисуется в моём больном воображении: тролль просто швыряет молот в угол и топает в центр, где плюхается на шкуры возле каменного стола. Того, что рядом с ложем, усыпанным нынче моей пыльцой.
