— Как же — я тебе деньги дам, а ты и сбежишь?
— Не извольте сомневаться, паныч, вечером с местечка в хлеба тикайте, подле дороги ждите, как меня завидите — выходьте. Туточки дадите мне пятьдесят рубликов, а как до места вас доведу — еще пятьдесят пожалуйте.
Борис прошатался по местечку до сумерек, стараясь не попадаться на глаза красным, а в сумерках спрятался возле дороги в высокой пшенице.
Когда стемнело, послышался скрип колес и на дороге показалась телега. Борис опасливо выбрался на дорогу, всмотрелся — возле телеги шел тот самый бородатый мужик, а на телеге сидело еще несколько.
— Здоров, паныч? — вполголоса окликнул Бориса знакомец. — Извольте гроши.
Борис протянул мужику деньги и пошел рядом с телегой. Шли молча несколько минут, потом с телеги донесся скрипучий голос:
— Зря ты, Матвей, паныча взял. Из-за него и нас красные постреляют.
— Типун те на язык, Васька! — вполголоса отругался провожатый. — Кажную ночь ходим, ни разу красным не попались!
— Прежде — не попадались, — проскрипел тот же голос, — а нынче — обязательно попадемся.
— Умолкни ты, окаянный! — Матвей в сердцах повысил голос. — Сглазить ты, что ли, хочешь? Всего-то версты три пройти, и обойдем все посты ихние!
— Умолкнуть? — ядовито проскрипел Васька. — А чтой-то я молчать должен? Ты-то с паныча гроши взял, вот ты и молчи, а мне ни жменечки не перепало, так я хоть покалякаю!
— Сволочь ты, Васька! — со слезой в голосе заговорил Матвей. — Что же ты, сволочь, делаешь? Мы же все через тебя пропадем! Я же тебя на телегу посадил и мешок твой взял, сам пешком тащусь — и тебе же еще и деньги плати?
— Не хочешь — не плати! — Васька заговорил нарочно громко, в голосе его зазвучала истерическая нотка. — А только точно тебе говорю — сегодня нас из-за твоего паныча красные постреляют!
Рядом с Васькой на телеге приподнялась чья-то голова, блеснули в темноте яркие белки глаз, женский молодой голос тихо произнес:
— Ты, шкура барабанная, только еще пикни — я тебе железом нутро-то прополосну!
Борис вгляделся: на телеге рядом с Васькой приподнялась молодая цыганка, в руке ее тускло отсвечивал в лунном свете нож.
— У, ведьма! — трусливо визгнул Васька, отодвигаясь от цыганки. — Креста на тебе нет, проклятое племя!
И в это мгновение впереди раздался самый страшный звук — звук передергиваемого затвора.
— Вот же ты сволочь какая, — вполголоса произнес Матвей, — накликал же Васька нелегкую!
Васька хотел было что-то сказать, но цыганка прижала нож к его боку и прошептала:
