Керосиновая лампа пыхнула неожиданно ярким светом, и Борис разглядел, как при вспышке молнии, лицо этого господина — удивленное и как бы заспанное, а также бурые пятна крови на черкеске. Кинжалом, по рукоять воткнутым в горло, господин был приколот к спинке кресла, как диковинный жук в коллекции энтомолога.
В детстве — в той, прежней, жизни, задолго до всех этих белых, красных, зеленых — Борис заходил в кабинет к отцу и тот сажал его к себе на колено — колкая щека, запах хорошего одеколона и дорогого табака — и показывал ему плоские прозрачные ящички, в которых удивленные и заспанные жуки сидели на булавках…
— Что нам угодно? — яростно повторил штабс-капитан. — Нам угодно, милостивый государь, чтобы вы рассказали, как и почему убили этого господина!
Борис растерянно огляделся.
— Я его не убивал, даю вам слово!
— Ваше слово недорого стоит! — презрительно оборвал его штабс-капитан. — Сами посудите: мы застаем вас возле трупа, комната ваша была заперта изнутри на засов. Орудие убийства налицо. Чего же еще?
— Подумайте сами, господин штабс-капитан, — безнадежным голосом проговорил Борис, — ну неужто бы я остался ночевать подле трупа, если бы сам этого господина убил? И потом, что за корысть мне его убивать?
Зрачки офицера расширились, отчего глаза его яростно потемнели. Злым свистящим шепотом, склонившись к Борису, он прошипел:
— Это уж мы с вами знаем, какая у вас была корысть! — И, видя, что Борис недоуменно заморгал глазами, и еще больше разозлившись, добавил: — И на допросе вы мне расскажете все! В подробностях! — И тут же, распрямившись, будто пружина, возвысил голос и скомандовал: — Сидорчук! Протокол задержания!
В комнату прошмыгнул плюгавый молодой человек в довоенном лоснящемся костюме с гимназическими чахлыми усиками и картонной папкой под мышкой. Пристроившись бочком на гостиничной койке и развернув папку, изготовился писать.
— Мною, контрразведки Добровольческой армии[1] капитаном Карновичем, произведено задержание, — напевно продиктовал офицер привычную фразу, доставляющую ему, по всей видимости, немалое удовольствие, а дальше задумался и продолжил без прежнего радостного напева, деловой сбивчивой скороговоркой: — Задержание подозреваемого в убийстве, именующего себя… — Он поднял глаза на Бориса, выжидательно кашлянув.
Борис возмущенно дернулся и проговорил:
— Никого я не убивал. Зовут меня Ордынцев Борис Андреевич, я из Петербурга… то есть из Петрограда, не привыкну никак… юридического факультета бывший студент…
