- Пить, - едва шевеля губами, выдавил я.
А вдоволь напившись, тут же снова провалился в сон, наполненный странными и расплывающимися образами. Сон на самой грани бодрствования, какой бывает у всех больных, кому недуг не позволяет забыться в спасительной темноте.
Так тянулись похожие друг на друга серые дни. Лето сменилось осенью, что особенно ясно ощущалось здесь, в самом сердце Ауреваля: бесконечная морось и серые небеса, виднеющиеся в окнах моей обители, холод и утренние туманы. Только спустя две недели я смог подняться с постели и пройтись по просторной спальне, в которой поселил меня Августин, обставленной скромно, но со вкусом. И все дни моей болезни, как по расписанию, меня навещала племянница инквизитора, долгие часы проводившая подле моей постели. Приходил и Альвин, вечно пьяный и шумный, рассказывая обо всем, что происходит в городе, в особенности о его трактирах и публичных домах, где он пропадал целыми днями. Его душу терзали страшные муки, от которых он пытался отрешиться выпивкой и женщинами, в особенности сейчас, хотя никогда в этом и не сознавался, игнорируя всякий здравый смысл. Наверное, с точки зрения Августина, так выглядел и я, хотя природа наших душевных терзаний была совершенно разной. Я не осуждал его, и потому Альвин, как ни к кому другому привязался ко мне, и на том зиждилась наша дружба.
Долго еще не мог я нормально говорить, но как только уста мои вновь разверзлись, наши разговоры с Мелиссой потекли подобно широкой и глубоководной реке – размеренно, спокойно и долго. Она рассказывала мне о своей жизни и о жизни Ауреваля, о том, как в этих землях впервые появились люди, каким богам они молились и какие сказания повторялись неизменно по вечерам в их утлых жилищах. Знала она, как мне казалось, почти всё об истории своего края, равно как и об истории всего прочего мира. Образование ее было заслугой брата, оплатившего учёбу в лучшем имперском учебном заведении для благородных дам. Однако домашнее ее обучение, и то саморазвитие, которым Мелисса занималась всё свободное время, при всем при этом составляли едва ли не большую часть ее общей образованности и ума, каким только может похвастаться девушка в наш век. Наше общение складывалось весьма плодотворно, не смотря на то, что дочери стратега едва исполнилось семнадцать, в то время как мой век уже перевалил за третий десяток. Она была юна, умна, полна жизни и просто обворожительна, я же – изранен, стар и опустошен. Однако мы будто не замечали этой разницы, и имя ее, подобно целебному растению, от которого оно происходит, как нельзя кстати подходило такому ее воздействию на меня. Мелисса поведала мне десятки историй и легенд, выведанных у коренных племен, называемых имперцами «людьми долин» или кеметами, здесь обитающих, и записанных в несколько томов книг за ее авторством.
