Выпили, стукнувшись без тоста. Сева погрузился на минуту в рисовую кашу.
– На самом деле, конечно, много лиц было за эти два года. Первый год прошел в эйфории. Я дорвался – появился свой угол, девиц вокруг – каких угодно, хватило бы здоровья. Компания такая интересная в общаге сложилась. Все друг другу нравятся, всем нравится иметь новых друзей. Праздники – вместе, разговоры, танцы в темноте, интрижки, страсти… Накрыла меня на этой волне любовная история – чуть не женился. Ей-богу, если бы она захотела, я бы уже на второй курс женатым человеком пришел. Но она оказалась благоразумна – и как только в наших объятиях выдалась пауза, она, видимо, оценила меня трезво, с калькулятором и семейным советом, и сказала, что наша встреча была ошибкой. Ты знаешь, я не убивался, но я был, мать твою и мою, глубоко ранен – как в книжках. Мне стало казаться, что я вообще чего-то в отношениях не понимаю. Не в том смысле, что встречаются глупые женщины. Просто это расставание – оно как бы вообще не вытекало из наших отношений. Это была какая-то глупая договоренность двух на самом деле любящих людей. Мне так казалось…
– Выпьем, друг. Некоторые нежные люди, скажу я тебе, накладывают в штаны, когда встречают таких, как мы, – живых и некультурных. Потому что живой человек ни любить, ни убить не боится – и они это жопой чувствуют и боятся прическу испортить.
– У меня с ней была настоящая любовь, Саша. И у нее со мной. А через пять месяцев она уже не хотела от меня ничего.
– Ты брось это.
– И при этом я даже не спросил ее ни о чем. Что случилось? Что с ней произошло?
– Очень ты доверчивый, Сева, если думаешь, что мог узнать от нее, что случилось на самом деле.
– Но я действительно не знаю, что случилось. Может быть, она бы сразу сказала. Может, она поговорить вообще хотела, но не знала, как начать. Может, она только вопроса и ждала. А я ни о чем не спросил. Мне как бы не интересно, что с тобой. Ты посмела на миг усомниться во мне – и мне этого достаточно. Я посчитал достойным сразу же принять ситуацию. У меня в этих самых руках была женщина, единственная на свете, единственная в моей убогой жизни, которую я называл моей любовью, которая казалась неотделимей от меня, чем мои собственные органы. И я не задал вопроса о том, по какой такой причине эта любовь должна оборваться? Может, и не должна? Может, она обрывается, когда ты не задаешь вопроса?
– Как ты так постоянно выворачиваешь, что сам остаешься виноватым?
