Мифы о Хельвиге | страница 32



Виноград Хельвига

Наш государь умер в бане.
Его голос заглушала река,
треск сгорающих дров.
Мы остановили коней на краю утеса.
Они улыбнулись перед прыжком.
И сосновые ветки упали к твоим ногам,
заледеневшим в браге.
Он сиял чистотой колодца
и умер, как человек, который
потерял весь свой пот.
Облепленный птицами со всех сторон,
ты был хорошо и красиво одетым.
Я отрезал стеклом прядь рыжих волос,
поцеловал твой рот, чтоб носить твою смерть
с собой по холодному морю.
Наши суда поплыли, как бревна,
ушедшие от зубов бобра,
пробивать бока ромейских галер,
и диких Фаститоколонов.
Мы пошли искать виноград
в теплых мирах.

Хельга

Прозрачен лед горящего куста,
причудливы круги земного древа.
Я был в гостях у снежной королевы,
в дворцах стояла ночь и чистота.
Надежды, что древней, чем береста,
исчерканные буквами кривыми.
Я говорил слова, читал с листа,
но каждая заветная черта
произносилась будто бы впервые.
И поднимался солнечный восход,
но в песне изменен сюжет напева.
Я мореход, ты северная дева,
хотя какой я, к черту, мореход?
Бродяга, что припасть к твоей руке
на миг короткий даже не решился.
Я оплошал, не справился, разбился,
как вьюга на далеком маяке.
Но я запомнил свет очей, глазищ,
души в случайной девочке спасенной…
Моей любви снегов и пепелищ
неизъяснимой, непроизнесенной.

Бессмертные

Получается, мы уехали зря
на блаженные острова,
не обретя ни свободы, ни радости, ни геройства.
Можно вернуться обратно, но как-то грешно
постучать через тысячу лет в родное окно,
представившись праотцом святого семейства.
Океан чем-то походит на наши холмы.
Его волны с оттенками хохломы
так же горбятся в своих переливах нежных.
Мы мечтали о душах,
о самых мятежных, самых безбрежных…
Дорогая, как ты была хороша,
как неспешно дышала на острие ножа,
когда в движеньях своих поспешных
благословляла на гибель простых и грешных.
И мы вместо крика бросали на ветер псалмы.
И крыши мы крыли крыльями белых птиц.
Кто теперь это вспомнит?
Осталась история непролитого молока,
что несли друг за другом в ладонях через века,
чтоб окропить им младенца, спящего в сене.
И прочего как-то не хочется понимать.
Все было зря, все было зря – лишь повторять.
И перед одною тобой упасть на колени.

Хельвиг и его паства

Ляг на спину, прикрой рукою лицо,
На нем достаточно солнечных пятен,
Ты – напрасный пророк, ты неприятен.
Ты рыжий, ты прост…
Наш Угодник мудрей.
Он спьяну себе не ищет поводырей.
Он над землей горит в полный рост,
он на небо самою зарей украден.
Не заводись, Хельвиг, ляг на спину.