– Там дядя? – Нет, что ты! – Там тетя? – Нет-нет, там не тетя… – А кто? – Там… там дедушка-сон, он приходит, когда не спится… – Он страшный? – Нет, что ты, он добрый, как Дед Мороз! – И приносит подарки? – Он приносит сладкие сны… он баю-баюшки для моей зайки-заюшки…
И уболтала, и зашептала. А через час он кричал во сне. Слава богу, утром уже ничего не помнил. Но когда в субботу гулял с бабулей, вдруг спросил: а к тебе приходит дедушка-сон? а к детям приходит, как Дед Мороз, только без шубы.
А Ю-Ю потом ей сказал: это – жизнь, такой ее завиток, который для чего-то, а необходим в прихотливом узоре его судьбы, первотолчок, из-за которого он, может быть, станет писателем или когнитивным этологом, если повезет, уровня Лоренца – нам не дано предугадать!
Кан суперски умел ее заговаривать, почти как она Викешку. А ей только это и было нужно? Да, иногда было нужно, ау.
Но ящик и утром был пуст. Ближе к полудню в него прилетел пакет зипованных фотографий от Вити и Вади, сделанных в траурном зале, – с лицами поразительными, цветами красивейшими и с крошечной горбоносой старушкой, утонувшей в гробу (это ведь счастье, что со старушкой, а не с ребенком или солдатиком, умученным старослужащими… привет тебе, Поллианна, как долго мы были в разлуке!). А на кладбище, куда они опоздали, с нескольких точек был снят осыпчатый глинистый холм с прислоненными и уложенными сверху венками – и вокруг ни души. Если родственники не отменят заказ, спасение – в прижизненных старушкиных снимках. Это может выйти еще сильней – книга памяти вместо книги скорби. Скорбь – эссенция недолговечная, а память будет с ними всегда.
На девятнадцатое мая папа назначил посиделки втроем: Тимур, он и Лиза. Судя по голосу в трубке, страшно тревожился, грузил эту встречу значениями и смыслами, но причины не называл. Была пятница, день стоял теплый, но пасмурный. Лиза долго металась из комнаты к зеркалу, но никакая одежка к этому странному случаю не подходила – ни деловая, ни будничная, ни коктейльная. От волнения уже сосало под ложечкой, временами до тошноты. Остановилась на узкой юбке с экстравагантным разрезом и девчоночьей шелковой блузке с воланом – в остужающей сине-зеленой гамме. Блеск на губы, два серых блика на веки – и портрет идеальной сестры готов. Подошла, чтобы выключить комп. Тут-то в нем и прорезался Юлий Юльевич Кан: «Лиза, здравствуй! Если твой друг и сосед захочет принести извинения, можешь дать мой и-мейл».
