И Лиза подумала: офигеть, неужели они всем классом подсаживали его, безвольно повисшего, на канат? Но виду не подала, чтобы особо-то не возгордился.
А после обеда Саня съездил на съемку в детсад, вернулся с веткой темно-лиловой сирени, тугой, вот только с куста, бросил ее на стол перед Лизой, небрежно и нежно, – и она (ветка, не Лиза, а Лиза не Ветка) еще длинный миг разрасталась до размеров их офиса посредством пьянящего духа. Так что в районе пяти наконец добежавшая до нее эсэмэской «гдетка?» глаза царапнула, а сердце можно сказать, что и нет.
А еще в этот день Витя и Вадя впервые снимали похороны, параллельно на фото и видео. И звонили каждые полчаса, потому что сначала не могли найти морг, потом потеряли друг друга, к очередному звонку нашлись, но отстали от основной процессии, вместо Хованского кладбища свернули на Востряковское… В любой другой день они бы уже огребли по полной, Саня бывал и резким, а назидания ради и грубым. Но тут он сначала косился на Лизу, осторожно и зорко, словно палкой пробовал глубину, а потом уже в трубку: не ссать! – и куда-то дозванивался, и с неожиданной чопорностью (будьте настолько любезны!) уточнял похоронный маршрут… И снова смотрел на Лизу.
А вечером перевез ее от Натуши домой, причем самым целомудренным образом: поставил сумку возле порога, чмокнул в щеку и убежал. Тут-то и оказалось, что ужас, случившийся здесь полторы недели назад, сгустился и тупо таращится из углов, как в музее мадам Тюссо. И, чтобы заснуть в нем хотя бы в два часа ночи, Лиза села за комп и стала повествовать, если вдруг Юшенька так и не вспомнил, что же на самом деле произошло, и лишь Гаянешку с бутылкой заменила на соседа со скалкой.
Ответ прилетел через две минуты: это он меня отвозил?
Растерялась, задумалась: нет, мой двоюродный дядя.
И Кан замолчал – как же он это умел! А Лиза, потому что дурочка и лохушка, снова втянулась и до рассвета вполглаза чего-то ждала, периодически извлекая из памяти один хорошо упрятанный файлик, и в назидание его пересматривала. Однажды они с Ю-Ю сцепились, можно сказать, подрались, у нее были месячные, а у него – всегдашние притязания, он уверял, что для близости не бывает помех. И так горячо уверял, что Лиза его яростно отшвырнула. И ваза (прообраз синей бутылки? вселенная нас сначала предупреждает!), плоская, небольшая, а все-таки керамическая (кармическая), свалилась ему на голову с книжной полки. Кан схватился за лысину, рванулся в прихожую, к зеркалу – искать следы крови. А Лиза, чтобы он поскорее ушел, швыряла в него без разбора футболку, джинсы, трусы, потому что на нем не было ничего, когда дверь распахнулась и сонный Викешка сказал: хочу пить. А на Лизе была приличной длины футболка, и ребеныш был тут же уложен, напоен и зацелован, но спать он уже не мог:
