А потом я пошел на учебу и учился в специальном институте. Не уверен, что могу рассказывать, т.к. я подписывал лист о неразглашении. В общем, после него мне дали место в одном казенном доме, и я попробовал себя в роли чиновника. Представляешь? Никогда бы не подумал, что дойду до такого. Но было довольно интересно.
Потом был этот случай… Знаешь, не хочу подробно останавливаться на нем. Скажем так, я начудил, а они меня простили. Но теперь у меня, конечно, нет той работы. Собственно, никакой нет, потому что в главную газету меня обратно не примут, а других тут и нет. Я некоторое время проживу на старые сбережения, а потом буду думать. Тут очень дешевая жизнь, и есть все необходимое: пища, вода, электричество, газ. У меня даже остался телевизор, который подарил мой новый друг Сергей. Я думал, он рассердится на меня из-за того случая, но он сказал, что это не страшно. В конечном итоге, он и они поняли, что это было просто недоразумение.
Лена, я уже второй день пытаюсь дописать это письмо, но оно идет с трудом. Понимаешь, я разучиваюсь думать. И раньше меня это пугало, я сопротивлялся, пытался вникнуть в проблему, но разбивался об нее, как об лед. Потом страх стал такой сильный, что я побежал от него куда глаза глядят (это я и называю ТЕМ СЛУЧАЕМ). Мне до сих пор стыдно. Но по мере того, как я перестаю вспоминать о нем, то и случай как будто отдаляется и перестает существовать…
Вообще о существующем — я понял, что всегда был временщиком, пока не попал в городок. Здесь все очень вросшее, постоянное… Я ощущаю, что я тут надолго, и мне больше не страшно. Раньше я опасался, что эвакуация никогда не кончится, а теперь и не хочу, чтобы она кончалась. Но я могу и не уезжать отсюда, даже если они откроют городок. Надо будет только все-все продать в Москве и…
Я опять не дописал и не отправил вчера письмо: разболелась голова. Лена, я скучаю по тебе, но когда пишу это, то с трудом могу представить, что ты его читаешь. Помнишь, ты просила меня представлять наши разговоры, посылать ответы тебе мысленно? Так вот, я пытался. Но у меня сейчас мысли разорваны, разрознены. Может, поэтому они до тебя не долетели.
Мне до сих пор немного жаль, что, оборачиваясь назад, я не вижу ничего цельного, созданного мной. Понимаешь, городок тем и ценен, что он — это как монолит…
И снова я не дописал вчера. Уперся в это слово, «монолит», и застрял. Что я имел в виду? А то, что весь наш народ выражен этим городком — твердый, непоколебимый, упрямый. Мы населили собой даже ледяные пустыни, понимаешь? Разве нас смогут одолеть? Тут мало приходит информации о войне, но я думаю, что все враги, как всегда, обречены. Все мы так думаем. Ведь кто пойдет на Россию, кто только ступит на нее, тому не жить. Им не пройти эти снежные пустоши. Они, как зыбучий песок, поглотят их.
