— Но ведь и больных-то нет.
— А если, что случится, не приведи бог. Дайте машину.
— Но поймите же, Мария Павловна, мое положение, — оправдывался Истомин. — Такая горячая пора. Всюду нужен глаз. А что я без машины на таких просторах? Потерпите немножко.
— Вам земля дороже человека. Вы равнодушны к здоровью людей.
— Да поймите вы…
— Вы окончательно очерствели. Вы… Вы…
Истомин пошутил:
— Вам гнев к лицу.
Мария Павловна как-то мгновенно изменилась.
— Глупости! Я не желаю с вами… — Она упрямо сжала пухлые губы, резко повернулась, пошла к двери.
— Мария Павловна, вернитесь! — позвал Истомин.
Она вышла, не ответив.
— Люблю таких, — с задором сказал Денисов. — С характером женщина!
Истомин вздохнул:
— Нехорошо получилось.
— Работала в Краснодаре в первоклассной больнице, имела отличную квартиру, — продолжал Денисов. — Казалось, чего больше надо? Нет, бросила все и поехала на целину.
— Горячая какая! — вырвалось у Семена Михайловича. — Брови взлетели, глаза горят, щеки зарделись…
Истомин ехал с отделения, когда машина нагнала женщину. Он распахнул дверцу.
— Мария Павловна, Мария Павловна!.. Затормози, Миша.
Руднева остановилась.
— Садитесь же! Такое адское пекло. Откуда вы?
— Проверяла кухню на полевом стане, — ответила она. Нет, ей никак нельзя было дать сорок с лишним лет… Мария Павловна спокойно глядела на директора большими голубыми глазами.
— Зачем же пешком? — упрекнул Истомин.
— А я не устала… Туда добралась с попутным грузовиком, а обратно решила пройтись. Просторно тут, никто не мешает. Шла и думала.
Семена Михайловича не оставляло чувство вины перед Рудневой. «Очерствел ты, видно, Истомин, — укорял он себя. — Неловко получилось. Ах, как неловко!..».
— Порядка нет, Семен Михайлович, на станах, — сказала Мария Павловна. — Смотрю, скатерти грязные, занавески на окнах в вагончиках запыленные, как эта дорога. Спрашиваю у бригадира: «Почему не следите за чистотой?» — «А мне, — отвечает, — без того забот хватает».
— Забот, конечно, хватает… Послушался он вас?
— Вижу, действительно, бригадир запарился. Взяла да сама и постирала.
— Да разве же ваше это дело, фельдшерица? Придется приказом обязать бригадиров отвечать за чистоту на станах… Скажите, Мария Павловна, вы очень обижены на меня?
— Зачем вы так говорите? Я же знаю, Семен Михайлович, как вам трудно, как много у вас дел и забот, знаю, сколько пережили вы в эти дни. Но вы и меня поймите, ведь я приехала сюда тоже дело делать. Свое. Нужное и, как мне кажется, большое. А вы ко мне относитесь, словно к чужой.
