— Тоже земля.
— Аж дух захватывает!
— И тут жить? — спросила Анисимова.
— Жить? — переспросил, опускаясь на траву дед Андрющенко. — А как же… — Никита Макарович вместе со всеми подался в степь и чувствовал себя своим в семье целинников. Теперь он, как и все степняки, был растроган встречей с новыми местами. — И жить будем, — сказал он, довольно улыбнувшись, — и огурцы с огорода деда Андрющенко есть будем.
Анисимова обвела взглядом горизонт:
— Нет, нет, я никак не могу без леса!
Маргарита закинула голову, начала декламировать, дразня подругу:
— Ни за́мков, ни морей, ни гор…
— Пустоши, — как бы согласился Андрющенко.
— Спасибо, сторона родная, за твой врачующий простор! — закончила Маргарита.
Андрющенко поднялся, взял ком земли, вырытой сурком, стал мять пальцами, передал Горобцу:
— Посмотри, какая она!
Тот машинально взял в руки ком, тут же бросил его. Ему не хотелось ни говорить, ни двигаться, ни смотреть вокруг. Он чувствовал себя маленьким, бессильным среди величественного простора.
По земле проплыла тень. Все посмотрели в безоблачное небо, где плавно, чуть взмахивая крыльями, летел степной орел. Тут же зазвенел, взмыл вверх жаворонок, просвистел суслик, промчался, прыгая на длинных ногах, земляной заяц, затрещали кузнечики.
— Смотрите, тюльпан! — послышался звонкий голос Ляховой. — Еще тюльпан!
Маргарита была в легком летнем платье. Пышные ее волосы пошевеливал ласковый ветерок. Она шла склоняясь и осторожно срывала цветы, точно боялась им сделать больно. Ярко-красные и желтые лепестки тюльпанов манили ее к себе, нескромно выглядывая из серой травы.
А парни уже разгружали машины, раскидывали светло-серые палатки, расставляли походную мебель, вносили свои пожитки. Они делали это с таким веселым возбуждением, какое бывает при всяком новоселье. Сани и тракторы были отведены в сторону. Вытянулись в одну линейку вагончики, выстроилась в ряд батарея полевых кухонь.
Подкрался вечер. Но с улицы никто не уходил. На все лады заливалась гармонь. Над притобольской степью вольно летели волжские, рязанские, воронежские напевы, словно никого не хотел обидеть гармонист.
Валя Анисимова, восторженная, возбужденная, подбежала к директору:
— Можно, мы будем всю ночь жечь костры и петь?
— Только меня от этого увольте, — сказал Семен Михайлович и пошел писать приказ, долженствующий возвестить об основании на Тоболе совхоза «Степной».
