— Значит, зарвался у вас директор… псих, одним словом, — подал голос незнакомец.
— Ценная мысль, — одобрил Михаил, — прошу ее подробнее развить.
Тут Истомин крикнул во все горло:
— А ну, подойди сюда, сигнальщик! — и подался к трибуне.
Голос директора заставил парней вздрогнуть. Коля взглянул на Семена Михайловича испуганно, незнакомец — недоумевая. Букреев спрыгнул со шпал. Можно было подумать, что он беззвучно смеется, но губы, изобразив улыбку, оставались неподвижными.
— Эка тебя распалило, братец, — с остановками после каждого слова проговорил, приближаясь к штабелю, Истомин. — Вон как ораторствуешь! Директор, значит, плохой?..
Приблизился к парням и Николай Тихонович. Букреев стоял молча, не оправдывался, не возражал.
— Вытянулся передо мной, как апостол, — сердито сказал Семен Михайлович. — Ступай!
Не сказав ни слова, Михаил шагнул в сторону от Истомина. Тот крикнул:
— Вернись!
Букреев вернулся.
— Ты что? — спросил директор.
— Так вы же позвали… Увольняйте!
— Кого?
— Я виноват, я отказался принять быков, подвел Дрожкина.
— И тебя можно, — спокойно сказал Истомин.
— А Дрожкина не за что!
Истомин с минуту смотрел с высоты своего роста на Букреева, заговорил:
— Тебе бы в церкви служить. Голос у тебя уж очень звонкий, как у протодьякона. Да и кулак ничего себе. Бабкина-то разделал!
— Подамся в другой совхоз, вон с ним, — указав на незнакомца, проговорил Букреев.
— Все же, за что ты избил-то Бабкина?
— За Дрожкина вступился.
— Вот как! — удивился Истомин. — Не знал… — И вдруг он весело расхохотался. — С тобой, смотрю, Букреев, не пропадешь. Нет, нет!.. Ты говорил, что шофером работал. Давай-ка принимай газик.
— Хорошие шутки.
— А зачем мне с тобой шутить? Хотел я тебя, парень, уволить. Но, смотрю, ты самокритично к себе относишься, и поэтому назначаю тебя шофером директорского газика.
Михаил переступал с ноги на ногу. Верить или не верить директору, серьезно ли это он говорит. На всякий случай спросил:
— Какое наказание за проступок?
— А какое бы ты хотел? — поинтересовался Семен Михайлович.
— Строгача с предупреждением!
— Какое тебе наказание ни дай, Букреев, все равно мало, — сказал Истомин. — Сегодня же сними свою поповскую гриву, чтобы не срамить директора. Завтра выезжаем в трест.
— Правда?.. — Букреев засуетился. — Да я, Семен Михайлович… да я и спать буду в машине!.. Только не смейтесь.
— Выезжаем ровно в семь, — строго сказал директор.
И тогда Букреев окончательно поверил: да, это серьезно.
