— Ты полежи, полежи, парень, — гундосило это нечто, не имеющее ни головы, ни туловища. — Отдохни. Насилу дождался.
Оно, это гундосое, росло, ширилось, поднимаясь над холмами, попирая холмы, понемногу обретая форму, обрастая деталями, и вот, о Боже, в нём начали проявляться черты Тома Лоу.
Настоящий Том, которому в этих полусумерках было тошно и тоскливо, ощущал себя маленьким, худеньким, брошенным. Бормочущий великан нависал, давил, но вдруг что-то случилось, какой-то живительный импульс пронизал Тома, заставив встряхнуться, взбодриться.
— Саламанта? — сказал Том, узнав. — А ну, кыш в конуру, лопоухий. Ишь, размечтался.
Великан съежился, пошел складками, начал опадать.
— Ты не прав, человек, — торопясь, заговорил Саламанта. — У меня миссия. Тебе, туземцу, этого не осилить, ты дальше своего носа ничего не видишь. Ты и Библию-то толком не читал, так — нахватался верхушек.
— Будешь консультантом, — великодушно разрешил Том, стремительно увеличиваясь.
— Пип… мапип, — тоненько просипел Саламанта, забиваясь в какую-то норку.
Том с щелчком заполнил объем…
Внезапно и властно в уши ворвался рев трибун. Том разлепил набрякшие веки. В голове тихо, непрерывно звенело и крутилось одно и то же: «Саламанта, Саламанта, Сала…».
— Добей урода, — перекрывая общий гомон, провизжал кто-то с трибун.
Всё, пора. Том вскочил на ноги. Внутренний хронометр оповестил, что в беспамятстве он находился ровно две секунды. Целых две секунды. Ну, ничего, урок всегда полезен. Впредь надо быть повнимательнее.
Верзила уже шел к нему добивать. Не передвигался, пританцовывая, а просто шел. Как по пляжу. Он был в некотором замешательстве, этот мастодонт, в некотором недоумении. После такого нокаута никто не вставал. Снунс знал силу своего удара, а тут еще крайне удачно получилось — с разворота, всей массой и в нужную точку. Этот удар убил бы быка, так нет — этот урод встаёт. Вот мы его сейчас.
Том прыгнул на Верзилу.
Японский микрочип не подвел — Зунгалла очнулся в здравой памяти. Был он слаб и находился под неусыпной опекой электронного Хранителя. Пролепетав «Слава Богу, жив», он вновь ушел в исцеляющий сон.
Потянулись долгие дни. Его кололи чем-то едким, от чего зудели и чесались ягодицы, постоянно клонило в дремоту. В полузабытьи он видел фантастические картины, в которые причудливо вплетались реальные реминисценции. Реминисценции почему-то в основном были неприятные, из тех, что заталкиваешь поглубже и стараешься забыть. Теперь они всплыли, как цветы в проруби. Это царапало, будировало, приборы четко фиксировали возбуждение пациента, подбегала санитарка с огромным, наполненным зеленоватой мутной жидкостью шприцем, и колола пациента в многострадальный зад.
