Да, когда-то я пришла сюда втайне найти своего ребенка. И не получалось. Десять лет не получалось. Десять лет прожить в странном мире детей без родителей, ужасаться, ругать, утешать, обнимать перед сном, трясти по утрам, безуспешно пытаться заслонить собой огромную зияющую дыру и каждый день вглядываться с мукой и надеждой – мы с тобой одной крови, ты и я? Они все были почти мои, но все-таки не мои – маленькие люди, готовые ухватиться за любую руку – погладит, подарит, пожалеет? Потом они взрослели, проявлялись страшные черты – трусость, жадность, эгоизм, бессердечность, равнодушие. А чего вы ждали? Доброты и щедрости? Любви и взаимопонимания?
Я притаскивала домой одного за другим, иногда и по нескольку человек сразу – болтали, смеялись, пекли оладьи, тихо грелись у домашнего очага. Как мучительно хотелось оставить в своем доме хотя бы троих-четверых, пусть временно, пусть неподходящих. Но не было ни места, ни мужества. И Фаина Петровна еще жила и требовала заботы, неслышно из последних сил жила, словно сама удивлялась, как ей это удается.
Да, я все время искала для них утешения. Покупала личные вещи, разноцветные ленты и колготки, модные курточки и рюкзаки. В выходные везла небольшую группу детей в музей или театр. Обязательно небольшую и обязательно по желанию – хотя бы иллюзия свободного выбора. Мы пытались устраивать для каждого ребенка отдельный день рождения, придумывали сюрпризы, надували шарики. Сколько человек можно спасти при кораблекрушении? Сколько ты лично можешь спасти, обогреть, прижать к груди?
На конференциях и совещаниях всё чаще говорили о семейных детдомах, но для них требовались совсем другие помещения, другое финансирование и, главное, другие люди. Да, особенные ненормальные люди, готовые ухаживать за умирающими, или опекать инвалидов, или принять на себя злых, измученных одиноких детей. И не на один-два дня, а на долгие годы – кормить, жалеть, учить и защищать, терпеть и любить. Без определенных часов работы, без отпусков и выходных, полностью посвятить свою единственную жизнь случайным обездоленным попутчикам. Я пыталась, но не смогла. Мои дети одиноко выросли в общественном заведении, отмучили навязанный общественный порядок, как пустое помещение без цветов и занавесок, и так же одиноко двинулись дальше. И я почти ничем не могу им помочь, разве только позвонить в день рождения.
Света попала к нам в двенадцать лет, тот редкий случай, когда мама не спилась, не загуляла, не попала в тюрьму, а просто умерла. От рака. И бабушка умерла вслед за ней, всего через полгода. И на этом семья закончилась, обычная российская семья – бабушка, мама и ребенок. Потом было несколько лет скитаний по дальним родственникам, все хотели помочь, но как бы со стороны, не в собственном доме, не каждый день. В конце концов, когда сын очередного двоюродного дедушки женился и встал вопрос отдельной комнаты для молодых, Света сама попросилась в детдом. Так она и появилась – высокая, сердитая, черноглазая девочка в толстых очках. И в первые же выходные ушла. Ушла, ничего никому не сказав, сразу после завтрака, так что не сразу и хватились. Я не разрешила звонить в милицию, и, как оказалось, правильно, потому что к вечеру она вернулась. Безрассудство, конечно, со стороны заместителя директора (тогда сам директор еще не ушел на пенсию).
