Войтин даже ухом не повел, продолжая глядеть на приборы. Это мне показалось подозрительным. И тут я увидел, что на его руку намотана веревка, и тянется эта веревка к дверце самолета.
— Ты с ума сошел! — крикнул я. — А если бы эта твоя железяка за торос зацепилась? Тебе бы руку оторвало. Или самого вытянуло наружу.
— Она бы не зацепилась. Я все рассчитал. Я всегда все рассчитываю. Мне жить еще не надоело.
Мы набрали высоту, встали на автопилот, немножко расслабились, и тут я вспомнил про мешок.
Войтин вышел из пилотской кабины и втащил домкрат в самолет. Потом стал протирать его.
— А что у тебя в мешке? — спросил я.
Лицо Войтина просветлело.
— Она, понимаешь ли, такая маленькая-маленькая. Не больше двух пудов, я думаю. Я об ней всю жизнь мечтал. Но где ж ее достанешь? Она ведь не продается.
— Да кто же это она такая, о которой ты всю жизнь мечтал? — спросил радист.
— Сейчас принесу. Поглядите за приборами. Повнимательнее там.
Он принес мешок и раскрыл его перед нами. Мы нагнулись и увидели наковальню.
— Черт знает что! — выругался радист.
— Зачем она тебе? — спросил я. — Лишний груз!
— Затем же, зачем и домкрат. «Лишний груз»! Много вы понимаете в лишнем грузе. Я как увидел ее, так и…
Войтин махнул рукой и обратился к Жульке:
— Они разве поймут? Им бы только привести инструмент в негодность, а потом бросить его где попало — пусть, мол, ржавеет. Сами они лишний груз!
Жулька радостно заболтала хвостом, соглашаясь с Войтиным.
— Пожалуй, наковальня нужна, — согласился я, — правда, Жуля?
Жулька и со мной согласилась и в порыве радости тронула штурвал лапой.
— А лыжонок я отремонтирую на базе, — сказал Войтин, — там ведь слесарь безрукий. Не уважаю безруких людей.
С тех пор Жулька летала с нами. Целью своей жизни она теперь считала охрану самолета от пассажиров и грузчиков.
Просмотрев эту запись, Ирженин нахмурился.
— Так-то все правильно. И звук новых галош. Но где же это ты увидел отвертку со сбитого «мессершмитта»? Зачем было врать? У него, правда, есть ключ с «юнкерса». Но не со сбитого. У нас в подразделении был до войны свой «юнкерс», но не тактический германский бомбардировщик, а ледовый русский разведчик.
— Художественный вымысел, — объяснил Росанов с фальшиво-виноватой улыбкой, — это допускается.
— А зачем ты сделал из него дурачка? Ведь руку ему могло и в самом деле оторвать. И веревку он привязал не к руке, а к рым-болту. И ты это прекрасно знал.
— Знал. Но так драматичнее. И смешнее.
