— И потом. Как это мы могли переговариваться, когда гудели моторы? Весь диалог шел как в пантомиме.
— Но «говорили» вы именно это?
— Почти. И замени все фамилии. И Жульку переименуй. Вдруг твоя писанина попадет к начальству? Потом доказывай, что ты не верблюд. Мамонт однажды крупно погорел из-за одного писаки. Тот накрутил такого про Мамонтов героизм, что ему талон вырезали. И если уж честно, то Жулька на нас обиделась. Она не сразу к нам подошла. И вообще ты лакировщик действительности.
Ирженин терпеть не мог дежурств, когда сидишь на точке и ждешь, что скажут, куда пошлют. И мысленно крыл на чем свет стоит «подлеца» Мишкина: это он сжег «три шестерки». Это из-за него сорвалась хорошая, интересная и денежная работа с вулканологами на Камчатке.
Злость на «подлеца» Мишкина вышла наружу только сердитым взглядом и вопросом, обращенным к радисту, который болтался у самолета, почтительно взглядывая на командира:
— Ты выполнил предполетную подготовку?
И радист тут же забрался в кабину, хотя выполнил все, что положено, по регламенту. Он понял, что командир не в духе, но никак не мог понять, отчего он последнее время постоянно ворчит.
И вдруг Ирженин увидел небо. Чего только в нем не накручено! И его злость показалась ему не заслуживающей внимания: какая, в сущности, разница? Камчатка или Диксон, сто рублей или двести?
Он вспомнил Машу и подумал, что ее глаза так же огромны, как это небо, и в них так же, если присмотреться, можно увидеть и пролетающих птиц, и облака, и сосны. Он вспомнил, как говорил с ней, а в ее глазах мелькали красные точки гаснущего заката, огоньки проносящихся мимо машин, тени проходящих людей. Наверное, с ней хорошо путешествовать, а потом вспоминать, глядя в ее пестрые глаза, закаты и какие-нибудь пальмы.
— Поехали, командир! — сказал Войтин.
Вернемся, однако, к тому времени, когда самолет «три шестерки» еще числился на балансе подразделения, когда Ирженин, воротившись из экспедиции, собирался на работу с вулканологами, а Росанов мучился дурью и поливал на чем свет стоит общество, которое его заело.
Есть такой, анекдот. Жил-был историк. Он написал многотомный труд — историю своей страны — и вышел прогуляться по городу. И увидел на проезжей части дороги истекающего кровью человека, автомобиль с помятым бампером и толпу зевак. Историк, как это вообще принято у историков, поинтересовался, что здесь такое произошло, и получил три взаимоисключающих рассказа от трех очевидцев этого события. Историк схватился за голову и воскликнул:
