Начало легенды | страница 14

— Кто вы?

— Ганя. Я живу здесь с матерью. Она лежит больная.

У нее были маленькие проворные руки. Она быстро перевязала мои раны, прикрыла рядном.

— Лежите. А я посмотрю, что делается…

Рядом со мною, поближе к стене, лежала мать Гани. Сквозь нестихающие шумы и звоны в голове до меня донеслось:

— Куда же ты? Побереглась бы!..

Но Ганя уже вышла из землянки.

Я стал прислушиваться к бою. Горько было сознавать, что ночная атака не удалась. И Рогов погиб. Да разве он один? И то, что война есть война и случается в ней всякое, было слабым утешением.

Тихо скрипнула дверь. Вошла Ганя. Бросился в глаза коротенький кожушок, темный платок, наброшенный на голову. Потом я увидел большие радостные глаза — она наклонилась надо мной и тихо сказала:

— Наши нажимают!

Что-то знакомое увиделось мне в ее взгляде. И в гордом разлете тонких бровей было тоже что-то знакомое.

— О, дай-то господи! Скорей бы! — простонала рядом со мной Ганина мать.

Вдруг мы услышали над головой тяжелый солдатский топот, торопливую немецкую речь и оглушительную трескотню пулемета. Девушка прошептала:

— Лежите!

Потом неслышно скользнула к порогу, взяла что-то и вышла из землянки. В следующий миг до меня отчетливо донеслось буреломное «ура», — должно быть, наши роты снова ринулись на врага, — и заливистый лай вражеского пулемета вдруг умолк.

Я стянул с себя рядно и поднялся с нар. Несмотря на саднящую боль в голове, я чувствовал себя достаточно сильным, чтобы сейчас вместе с другими идти в атаку, — а лавина ее, слышно было, нарастала с каждым мгновением. Осторожно приоткрыл дверь и вышел наружу.

— Дави их, гадов, секир-башка!..

Мимо землянки широкими прыжками, с карабином наперевес, промчался давешний собеседник Тишки Рогова. Голос его осип еще больше.

Я подхватил валявшийся немецкий ручной пулемет и бросился вслед за атакующей цепью. Я чувствовал — бой разгорался с новой силой. Но мне не довелось увидеть его завершенье. Уже на взгорье, за селом, раненный снова, я потерял сознание и очнулся в батальонном медицинском пункте. Там узнал, что немцев погнали дальше, на запад.

К вечеру в Новую Олешню переправился с левого берега медсанбат, где я и занял свое место в палатке, с жарко натопленной печкой-времянкой посредине.

Обмотанный с головы до ног бинтами, я лежал неподвижно и думал о прошедшей ночи. За брезентовой стеной шушукались сестры — в палате лежали тяжелораненые, им нужен был покой.

Вдруг я услышал знакомый голос. Это была Ганя. Она зашла в отделение к сестрам.