Первая траншея тянулась по окраине села. Мы ворвались в нее бесшумно. Только две или три огневые точки успели на миг вспыхнуть в темени и тут же были подавлены.
Нам было приказано не задерживаться в первой траншее, а сразу же стремительно выходить вперед, в глубь села, — очистить его от противника и закрепиться на западной окраине.
Мы шли и удивлялись редкостной удаче. Поднятые с теплых постелей, немцы убегали по улицам и переулкам.
Однако еще рано было праздновать победу: у западной окраины села мы попали в кромешный ад. Там, на взгорье, проходила у немцев вторая и, должно быть, главная линия обороны. Нам пришлось залечь под ливнем огня.
— Сюда, Сень!..
Я бросился на голос Рогова — он лежал в каком-то подобии окопчика, очень мелком и неудобном, но выбирать не приходилось. Мы изготовились и стали стрелять по пулеметным вспышкам на гребне высоты.
Из глубины немецкой обороны на нас начали сыпаться мины.
— Дрянь дело, — прошептал Рогов.
Мы лежали под огнем на открытой местности. А позади нас, метрах в ста, виднелись постройки.
— Отходи туда, к хате! — шепнул я Рогову.
Но он не двинулся с места.
— Ранен?
Я наклонился над ним. Тишка молчал. Из раскрытого рта стекала на обшлаг шинели тоненькая струйка крови.
— Тишка! Тишка!..
Рогов молчал. Он глядел на меня остекленело, и отблеск пожара, запылавшего в центре села, тускло отсвечивал в застывших зрачках. Я приложил руку к сердцу друга — оно не билось…
А немцы уже шли в контратаку, рассыпавшись по взгорью цепью. Это было видно по перемещающимся вспышкам автоматных выстрелов. И я открыл яростный огонь по этим хорошо приметным целям: мне надо было как можно больше уложить гитлеровцев, я мстил за гибель друга. Но меня засекли, и мины вокруг моего окопчика стали ложиться особенно густо. Я продолжал стрелять, отстегнув с пояса убитого Рогова два запасных диска с патронами.
Ослепительная вспышка — вот что напоследок запомнилось мне из той ожесточенной стрельбы на окраине села…
Очнулся я в каком-то прелом, нездоровом тепле. В голове нестерпимо гудело. Маленький скрюченный фитилек плошки, поставленный на земляной пол, скудно освещал низенькие нары, на которых я лежал. Чьи-то нежные, ласковые руки обмывали мою голову.
— Где я?
— Вы — у своих, — донеслись откуда-то из дальней дали утешительные слова. — Вы ранены, вам нужно лежать спокойно.
— Где наши?
— Бой идет в центре села. А мы — в тылу у немцев. Это — землянка, в ней мы живем.
Мне не видно было лица говорившей: я лежал ничком и страшная боль не давала повернуть голову.
