Я не буду ручаться за достоверность этих хроник и личных свидетельств о жизни и деятельности Хмельницкого. Ясно лишь одно: если в личном конфликте с польскими властями сам Хмельницкий многие месяцы вел себя дипломатом, составителем официальных жалоб, то украинское население, возбужденное его бунтом, устроило жесточайшую и невероятную по своим масштабам резню панов и вообще католиков; большинство отрядов и шаек действовало при этом на свой страх и риск, по собственной инициативе, лишь прикрываясь именем Хмельницкого. Так или иначе, то, что на первом этапе выглядело как личная ссора двух друзей в любовном треугольнике, закончилось дикой расправой, грабежом и массовым убийством евреев, которых бунтовщики считали союзниками поляков.
В этих погромах погибли родители Сары. Сироту удочерил польский дворянин и крестил ее в католичество, но она (и тут версии разнятся) не хотела выходить замуж за сына своего благодетеля или же за его друга, польского аристократа. По еще одной версии, ее отсылали в монастырь. В ночь накануне этого рокового события (замужество или монастырь) она молилась у могилы своего отца, и ангел закутал ее в священный пергамент с каббалистическими знаками (вроде бы в таком пергаментном одеянии расхаживали в Эдемском саду Адам и Ева) и перенес ее в Амстердам. Или же, согласно другой версии, к ней явился призрак отца, поднял ее к небу и опустил ее на землю в Европе. Она якобы демонстрировала своим любовникам следы от отцовских ногтей у себя на плече. Так или иначе, она попала из Польши в Амстердам. Именно там, скорее всего, она и услышала о Шабтае Цви: слухи о новоявленном Мессии докатились даже до Спинозы.
К тому моменту сам Спиноза, как и Шабтай Цви, был предан остракизму, анафеме, отлучен от еврейской общины амстердамским раввинатом. Документ этого отлучения звучит жутковато. Преданный анафеме Спиноза «проклят днем и проклят ночью; проклят, когда он ложится, и проклят, когда встает; проклят, когда входит в дом, и проклят, когда выходит из дома… Никому не разрешено общаться с ним устно или письменно, отдавать ему какие-либо знаки уважения, находиться с ним под одной крышей или на расстоянии ближе чем четыре шага, читать что-либо сочиненное или написанное им…» Неудивительно, что Спиноза в конце концов перебрался в Гаагу, где ему и был посмертно установлен памятник. Этот квартал — один из двух районов красных фонарей в Гааге. В другом районе Комар и Меламид установили свой памятник: но не Спинозе, а Сталину. Мы вместе (не со Спинозой и Сталиным, а с Комаром и Меламидом) выпивали в тот год в Гааге можжевеловку «янивер», закусывая, как это полагается, голландской селедкой свежего засола.
