— Никакого обмана. Скорее терапия. Хозяин будет уверен, что его серв полностью в порядке, нервы его успокоятся и он выйдет из-под власти своих болезненных иллюзий. Или вы, может быть, считаете, что проще сдать его в желтый дом, а?
— Не считаю, — я выключила рациометр. — И я не принимаю решений. Я только юрист.
— Ну тогда отлично.
— Кто поедет? — спросил без интереса Марк.
— Вы все.
— Все?!
— Кроме Ясона и Буцефала, конечно. Эти двое не выйдут и при землетрясении.
Марк замотал головой.
— Не понимаю, Христо. Понятно, зачем Кир, это все-таки его работа, я на подхвате, ну и помочь чем-то, а Таис зачем?
— Для солидности, Маркус, для солидности. Клиент увидит, что к нему прибыл не один мастер, а целая группа, в придачу с очаровательной девушкой. И он оценит нашу заботу о нем. А если не оценит — я отправлю ему счет в помощь… Итак, седлай свой спиритоцикл и в путь. Если возникнут затруднения, звони по телевоксу, наверняка у Аристарха в доме есть аппарат.
— Понял. Идемте, Таис. У вас, надеюсь, нет предубеждений против спиритоцикла?..
На улицах Трапезунда стояла ранняя осень — не капризная стервозная континентальная осень, норовящая пропитать вас слякотным холодом до мозга костей, а особая, пахнущая морем и солнцем, ромейская осень. Невесомая, точно растянутый над городом тончайший платок. Она принесла в город тревожный и мягкий запах увядания, запах старых трав, луж и жухлой листвы. Делаешь вдох — и кажется, что вместе с воздухом в легкие попадает целая груда багровых и оранжевых листьев, которые щекочут изнутри и кружатся, кружатся…
Людей на улицах было не меньше чем обычно, дело шло к трем часам пополудни, еще не вечер по меркам суетливого Трапезунда. Звенели по брусчатке копыта лошадей, стучали гулкие поршни неуклюжих трактусов, шуршали юбки, стук шагов по мостовой напоминал звук дождя. Вот, степенно приосанясь, проследовал в сопровождении нескольких старушек с постными лицами молодой диакон с новеньких орарем на плече. Пролетела группка гимназисток — смех, кулечки с конфетами в руках, растрепавшиеся прически… Два купца, сошедшись прямо посреди тротуара, сдвинув на затылки шапки, спорят, размахивая руками, не видя ничего вокруг. На остановке трактуса стоит пожилой архонт, лениво набивая черную трубочку — меднолицый, точно потемневший от пороха, золотое шитье сверкает на солнце.
Трапезунд торопился дожить короткий осенний день, он стучал, рокотал, шипел, звенел всеми своими многочисленными деталями, точно молоточками и поршнями, спрятанными в огромном чреве хронометра.
