Багрий помолчал.
- Уберечь от этой крайности тебя и должно понимание, что - да, стоит, надо действовать и вмешиваться, в этом твое жизненное назначение. Два противоборствующих процесса идут во Вселенной: возрастание энтропии - и спад ее; слякотное смешение, угасание - и приобретение миром все большей выразительности и блеска. Так вот, люди - во второй команде, в антиэнтропийной. И мы, Встречники, причастны к процессу блистательного самовыражения мира. В этом космическом действии мы заодно со всем тем, что создает, и против всего того, что разрушает!… Ну-ка, заверни рукав.
И Багрий, раскрыв коробочку со шприцем, вкатывает мне в вену пять кубиков безболезненно растекающегося в крови состава. Это «инъекция отрешенности» - и первое действие ее сказывается в том, что я перестаю различать краски, цвета. Мир для меня при этом не беднеет, не тускнеет - он предстает передо мной в великолепии световых переходов и контрастов, какие наш слишком послушно виляющий от яркостей, аккомодирующий зрачок обычно не воспринимает. В сущности, этот эффект - чувственное понимание моей нервной системой, что световые волны - разной длины, не разных «цветов». Так начинается для меня отрицание внешнего, отрицание качеств - коих на самом-то деле и нет, а возникают они от слабости нашей протоплазмы, неспособной объять громадность количественных градаций и диапазонов явлений в материи.
- Артурыч, - говорю я (мой голос тоже реверберирует), - так все знать, понимать… и вы еще отрицаете, что вы из будущего!
- Опять за свое?! - гремит он. Останавливается, смотрит на меня. - Нет, постой… похоже, ты всерьез?
- Ну!
- Что ж, надо объясниться всерьез… Ты там, я здесь - мы одно целое, между нами не должно остаться ничего недосказанного. Пусть так! - Он достает из внутреннего кармана пиджака пакетик из темной бумаги, из него две фотографии, протягивает мне. - Была бы живая, не показал бы - а так можно. Узнаешь?
Я смотрю верхнюю. Еще бы мне, с моей памятью, не узнать - это та, сгоревшая в кислородной камере. Снимок в деле, что я листал утром, похуже этого, но и тогда я подумал: эх, какая женщина погибла! На второй фотографии она же в полный рост - у реки, на фоне ее блеска и темных деревьев на том берегу, согнутых ветром ивовых кустов на этом, - со счастливым лицом и поднятыми к солнцу руками; ветер относит ее волосы. Я переворачиваю снимок другой стороной; там надпись: «Я хотела бы остаться для тебя такой всегда».
