Вы видели их лица?
Евреев, что ли? Люди как люди.
Куда вы стреляли?
Так прямо в грудь. Не в голову же стрелять. В голову – это меткость требуется. Много было солдат, которые волновались… Такую работу делали…
Они на вас смотрели?
Кто, евреи? Нет. Они в ту сторону не смотрели. Не видели тех, кто стрелял.
Как вы стреляли?
Я стрелял в левую сторону. Он, видишь ли, не упал, он так клонился, клонился, клонился. Рядом унтер-офицер стоял, пульнул, так сразу упал.
Что потом было?
Ну так ничего. Если уже не можешь стрелять, отступаешь, и в тот день больше в строй не встаешь. Не становишься больше. Приходят другие.
Что вы делали, когда отступили?
Ну что, отступил, винтовку поставил, за ствол держусь, опираюсь. Пришел унтер-офицер, говорит, ну что, больше в строй не встанешь? Говорю, нет, не могу больше. Плохо мне потом, очень плохо, совсем никак не могу, делайте что хотите, хоть убейте меня. Тогда, говорит, положи оружие сюда, рядом со всем оружием, и отойди за спины солдат.
Так вы вернулись домой уже без оружия?
Без оружия. И прямо в карцер. И потом допрашивали, почему так сделал, почему панику поднял. Я говорю, панику не поднимаю, ни одному не говорю, чтобы он того не делал или этого не делал. Я больше не могу, делайте со мной что хотите, я в своей молодости этого не делал и теперь этого не сделаю.
Сколько еще было таких, как вы, отказавшихся?
Кажется, немало. Число трудно назвать, где-то около двадцати. Все молодые. В армии не служили. Из Каунаса, из Плунге, из Тельшяя, из Шяуляя многие были.
Одинаково ли наказывали всех тех, кто отказывался?
Кто в армии не служил, тех одинаково наказывали. А которые уже в армии служили и отказались, тех строже, знают, что из тебя уже никакого солдата не выйдет. Когда я отказался, потом уже только в охране рядом стоял.
Выпить давали?
Ну, может, унтер-офицерам, а так – нет. Боялись. Ведь могли пойти против своей власти.
Евреи пытались бежать?
Нет. Я не знаю, может, в такой момент человека парализует. Все люди были как помертвевшие. Они видели, для чего их туда привезли. На погибель. Все были как застывшие. Не двигался никто.
Как было с детьми?
Дети не понимали, что убьют. Дети идут, матери следом.
Все были раздеты?
Нет, детей не раздевали. Ни женщин, ни детей. Только мужчин.
Кого расстреливали сначала?
Почему?
Видно, чтобы тревоги не поднимали. Когда мужчин застрелили, женщины уже сами ложатся на землю, и все. А дети – те скачут, они вообще не понимают, что сейчас будет. Дети не понимают, что родителей уже в живых нет. Какие постарше, девчушка или мальчик, те понимают, а маленькие дурака валяют, и все.
