Кроме того, у евреев, привезенных на расстрел, я находил крупные суммы денег. Т. е. когда партию евреев привозили к яме, выкопанной для расстрела, я предлагал им отдать деньги мне, поскольку их все равно ждет смерть. Тогда они мне отдавали различные суммы денег, на которые я купил себе шляпу за 50 рублей, в Каунасе купил скрипку за 700 рублей, а другие деньги проел. За весь период я взял у убитых евреев около четырех тысяч рублей. За весь период своей деятельности я расстрелял примерно 50 евреев.
В охранном подразделении я прослужил приблизительно три месяца, т. е. с 26 июня до конца августа, а с 15 сентября снова начал учиться[187].
Антанас Швегжда в послевоенные годы работал хористом в Шяуляйском городском театре. В 1948 году был арестован и приговорен к 25 годам заключения.
2015 год
Краеведческий музей Таураге. Есть ли какие-нибудь сведения о жившей здесь еврейской общине, о четырех тысячах убитых евреев из Таураге?
Нас встречает дружелюбный сотрудник музея, ведет по музейной экспозиции. Нет, про четыре тысячи убитых евреев у нас ничего нет. Но зато мы очень гордимся другими разделами экспозиции. Осматриваем коллекцию одноцентовых монет Соединенных Штатов Америки. Юноша говорит, что многие посетители удивляются, увидев такую большую коллекцию монет в один цент. Другой стенд посвящен писателю Оноре де Бальзаку, который некогда проехал через Таураге и даже останавливался здесь.
Разговор с врагом
Таураге – Юрбаркас
Рута: Объехав так много мест массовых убийств, я уже знаю, в каком лесу их искать. Уже узнаю “пригодный” для убийства лес. Он должен быть большим, густым, недалеко от города и дороги. Должна быть поляна, на которой удобно копать ямы и есть достаточно места, чтобы поставить расстреливаемых людей и самых расстрельщиков. Вот, например, здесь лес подходящий. А вот и знак – евреев убили здесь.
Эфраим: Здесь убиты три тысячи человек.
Рута: Литва такая красивая страна… И вы это признаёте… Мы можем думать о ней, как о чудесной молодой девушке, чье цветущее тело усеяно ранами, хорошо спрятанными от людских взглядов. Двести двадцать семь ран – двести двадцать семь мест убийства. Мы можем до хрипоты провозглашать, что девушка здорова и раны давно зажили, но от этих наших речей они не заживут. Мы должны что-то сделать с этими ранами. Историк Альфонсас Эйдинтас в 2001 году говорил в Сейме: “Надо открыть раны и дать им очиститься от гноя…” У Литвы нет никаких других запущенных, гнойных ран – только эта…
