Он лежал на краю полыньи. Он распластался на кромке, над полыньей, но все-таки на тверди, а его правая нога, то есть весь бродень с привязанной широкой лыжей, была в воде и вода тихонько плыла и груды снега в ней проплывали мимо Алексея и таяли, вода тянула их под лед, и он ужаснулся, по-настоящему поняв только сейчас, что и он мог быть затянут туда тоже.
Алексей лежал и боялся пошевелиться. Кромка держала. Еще он подумал, что на этот раз ушел от смерти, но если льдина все-таки ухнет, его, пожалуй, никто не найдет. Кромка держала пока, он почему-то был уверен, что худшего не случится. Он знал, что его спасло: инстинкт самосохранения и быстрота, и он удивился собственному проворству. Но и теперь опасность не миновала, было желание быстрей добраться до берега, но он не торопился: знал, что торопиться нельзя. Алексей был осторожен, и двигался очень медленно: без спешки снял с себя карабин, положил его в снег и оперся о него рукой; потом он из воды вынул ногу, сгибая ее в колене, дрожа в большом напряжении, освободил из лыжного крепления. Он вытянул ногу на кромку, оставив в полынье лыжу, и так же, не торопясь и вместе с тем делая все быстро, поймал ее стволом карабина и потихоньку вытащил. Теперь предстояло не менее опасное: надо было двигаться прочь, к спасительным деревьям. Чтобы уменьшить опасность, он продвигал вперед обе лыжи, опирался руками о них и о карабин, полз к берегу, а берег был всего в пяти метрах, рядом… Когда опасность была позади, он встал, выпрямился и поднял попавшую в воду ногу так, чтобы стекла вода из-за голенища.
Мороз был небольшой. Алексей разулся, вытащил из мешка и надел на ногу два запасных носка и снова мокрый бродень. Камус намокшей лыжи замерз и уже не мог скользить по снегу — Алексей долго и тщательно соскребал лед с меха ножом. То, во что теперь была обута нога, было слабой защитой от холода. Но Алексей решил не разводить костра, возвращаться в избушку: если бежать — обувь не успеет замерзнуть…
Через полчаса он уже разводил огонь в печке. «Чертова река, и треклятая ты бабка!.. Ну не-ет, не дамся старушке», — ругался Алексей, попивая чай, вспоминая все, что случилось, опять и опять.
А в тот же вечер вновь стал прикидывать, как пробраться на Холу. Он начал вынашивать новый план: пройти вдоль Холы по ельнику, что начинался от большой реки в стороне от устья Холы, а там из глубины ельника выйти к бабушкиной реке.
И снова, сделав все текущие дела, он собрался на Холу, подготовившись еще тщательнее. Ельник оказался для ходьбы на лыжах очень тяжелым местом: лежащие крестами деревья, умершие своей смертью и сваленные ветром; пихтовые гущаки, какие-то странные углубления, природное происхождение которых трудно было определить; старицы, покрытые сильной наледью, что выступала поверх снега. Поэтому лыжня Алексея извивалась сильней, чем река. Алексей был очень осторожен, он добрался до края ельника и аж до тех мест, где начинались сосняки. Там он коротал ночь у огня.
