— Белая грязь!
Не духи ли преследуют его?
— Русская грязь!
Вот как: духи знают его! Голос приходит снизу, будто кто-то, прячась, прополз мимо.
— Русская грязь! — послышалось за вязами, на этот раз с другой стороны, и голос другой, пропитой, сипловатый.
Духи затеяли с ним игру. Они возникают то там, то тут, хитрят, дразнят, обманывают. Шепот, сдавленное дыхание, идиотский, кудахтающий смех, осторожные шаги и быстрый, мелкий топот, шаг ребенка и бросок метнувшегося в траве барсука.
— Русская грязь!
Турчин бросился на голос; упала с головы шляпа, он наклонился, нашарил ее, а шепот полоснул, обжег справа, и, ослепясь яростью, он рванулся туда, зная, что этого нельзя делать. Турчин налетал на стволы, ушиб плечо, метался, слыша позади и сбоку издевательский смех, и сослепу наткнулся на кого-то, присевшего у самой земли. Тот не вырывался из рук генерала, а покорно побрел к театру, где было светлее.
Большеголовый уродец, почти карлик, с тупым, взрослым лицом. Он стоял, перевалив набок голову, и без страха поглядывал на генерала. И в тот же миг, когда Турчин разглядел его, кто-то, быстро обогнув здание театра, закричал в темноту:
— Мистер Турчин! Мистер Турчин! Где вы?
Едва высокая, тощая фигура возникла перед генералом, он узнал Уильяма Крисчена, молодого чикагского журналиста, волонтера 19-го Иллинойского полка.
— О, генерал! Дорогой генерал! — обрадовался Крисчен и тут же узрел уродца. — А ты что здесь делаешь, паршивец?
— Мы с генералом в прятки поиграли. — Турчин отпустил его руку, и карлик сообразил, что трепки не будет. — Мистер Джон Бут велел мне посторожить кобылу.
— Поставь ее к коновязи и убирайся.
Он поковылял к театру, покачивая большой головой на борцовской шее; служебная дверь отворилась, за кулисы скользнули двое: Спенглер и кто-то еще — тонкий и быстрый.
— Пойдемте-ка, Крисчен, я вас разгляжу.
Они вышли за угол театра, под газовые фонари. Несмотря на крайнюю худобу, все в Крисчене и на нем было соразмерно, хорошо сложено и пригнано, будто через минуту ему самому выходить на сцену. Сюртук — долгополый, с небольшими, обметанными тесьмой отворотами, под ним яркий жилет, крахмальная сорочка с подпирающим голову воротничком, умело вывязанный бант, бакенбарды, бледный, бескровный рот и уклончивый, стесняющийся своей проницательности взгляд.
— Кто эти люди? — Турчин кивнул в темноту.
— Подонки. Хозяин лошади Джон Бут, артист, красивое ничтожество. Изображает на житейских подмостках аристократа духа, а в сущности, дрянь, трактирный герой. — Он махнул рукой, мол, не стоит о них. — Я встретил мадам! Понимаете, какое это для меня событие?! Вы и мадам! Генерал Турчин и наша мать-исповедница!
