Гетлиф, широко и стремительно шагая, прошелся по гостиной — три шага к камину и три обратно; звук его шагов резко взломал воцарившуюся в комнате тишину.
— Послушай, — проговорил он, — ты взял на себя какие-нибудь обязательства?
— Самые определенные.
— Идиотская безответственность. Ты же всегда был разумным человеком. А это просто сумасшествие какое-то.
— Да, я взял на себя совершенно определенные обязательства, — повторил я. — Но мне было бы вовсе не трудно отказаться от них — если б я увидел, что это разумно. Но это же неразумно. На мой взгляд, Джего справится с обязанностями ректора лучше, чем кто-нибудь другой.
— А ты не подумал о том, что он безмозглый консерватор? Ну можно ли сейчас выбирать в ректоры ничего не понимающего консерватора — тем более если в колледже есть люди широких взглядов?
— Меня вовсе не радует его консерватизм…
— Однако ты все-таки собираешься его поддерживать.
— Для ректора колледжа консерватизм не такое уж большое зло.
— Консерватизм всегда зло, особенно если им заражен влиятельный человек. И ты сам это прекрасно знаешь. Мир стал таким неустойчивым, что любая мелочь имеет теперь огромнейшее значение. Одуревшие от чванства консерваторы думают, что они ведут себя основательно и благоразумно. А я уверен — их благоразумная основательность чревата бесповоротным союзом с фашистами или войной, в которой нас могут так расколотить, что только мокрое место останется.
В словах Фрэнсиса звучала тяжкая, застарелая злость. Он был радикалом — как и многие ученые его поколения. Они понимали, что через два-три года именно им придется взять на себя всю полноту ответственности за судьбу страны. Фрэнсиса одолевала такая тяжелая усталость, что мне вдруг расхотелось ему возражать.
— Разумеется, ты прав, Фрэнсис, — проговорил я. — Мне кажется, что Джего будет достойным ректором, но мои убеждения ничуть не изменились.
Он улыбнулся, и морщинки-лучики, разбежавшиеся на мгновение по его лицу, смягчили его суровую угрюмость; но улыбка сразу же угасла.
— Ну хорошо, а ты-то кого предлагаешь? — спросил я.
— Как будто ты не знаешь! Кроуфорда, конечно.
— Вот уж кто действительно пустой человек! Самонадеянный. Ограниченный. Неумный…
— Он серьезный ученый. И это еще скромно сказано — серьезный.
Другого мнения о Кроуфорде я никогда и не слышал. Кое-кто утверждал даже, что он один из лучших современных биологов.
— У него передовые взгляды. И он не боится их высказывать, — продолжал между тем Гетлиф.
