Он с головой ушел в новую работу, но первые результаты не слишком радовали его. А подступающие выборы ректора не сулили ему ничего, кроме лишних хлопот. Он не хотел думать про выборы, его целиком поглощали проблемы противовоздушной обороны, тем более что он сомневался в правильности своих новых идей, касающихся распространения радиоволн. Так что предвыборная борьба вызывала в нем только глухое раздражение и тоскливое недовольство.
Мы познакомились десять лет назад и очень быстро сделались приятелями — не близкими друзьями, а именно приятелями: нас сблизило взаимное уважение и доверие. Нам обоим недавно перевалило за тридцать — ему было тридцать четыре года, а мне тридцать два, — у нас были сходные взгляды и похожие судьбы. Он рекомендовал меня Совету колледжа, когда мне вконец опротивела жестокая конкурентная борьба в Коллегии адвокатов, и за те три года, что я проработал в Кембридже, мы неизменно поддерживали друг друга, всегда оказываясь единомышленниками во всех серьезных вопросах, так что наше взаимное доверие постоянно укреплялось. Но сегодня — в первый раз — мы никак не могли договориться.
— Я просто не понимаю, о чем ты думаешь! — воскликнул Фрэнсис.
— Он будет неплохим ректором, — сказал я.
— Чепуха. Идиотская чепуха! Объясни мне — что он сделал серьезного?
Ответить на его вопрос было не так-то просто. Джего, специалист по английской словесности, опубликовал несколько работ о сочинениях пуритан, обосновавшихся в Новой Англии. Все его работы отличались добротностью, особо можно было отметить статьи об Уильяме Брэдфорде… но мне не хотелось кривить душой, разговаривая с Фрэнсисом.
— Что ж, я согласен — он отнюдь не выдающийся ученый.
— Ректор колледжа должен быть выдающимся ученым.
— Это желательно, Фрэнсис, но не это самое главное. Не будь педантом.
— Ну так скажи мне — что он сделал серьезного? Он никакой не ученый, и его нельзя выбирать в ректоры.
— Он человек, Фрэнсис, превосходный человек, а это гораздо важней для руководителя, чем ученые заслуги.
— Он пустышка…
В тоне Гетлифа ощущалась резкая враждебность, я старался сдерживаться, но понимал, что мои возражения тоже звучат не слишком дружелюбно.
— Дальтоника не порадуешь рассказом про радугу, — сказал я. — Ты мог бы поверить мне…
— Что тебя радуют некоторые человеческие качества, — докончил за меня Гетлиф. — А я сейчас не могу думать о твоих радостях — мне нужно выбрать достойного ректора.
— Если тебе кажется, что для выборов ректора не нужен здравый смысл, то ты жестоко ошибаешься.
