– Нет. Вот и коньяк мой вылакали.
Я в ужасе посмотрел на свое отражение в воде и увидел, что в моих руках маленькая бутылочка коньяка. Пустая. А по телу побежал забытый уже, но привычный и нехороший жар. Нарколог захлопал в ладоши. А я вдруг заметил, что на том месте, где стоял Сергеев и чистил белье, на воде нет даже кругов. Заметив это, я вскочил:
– Позвать… МЧС… Мили… Полицию… Спасти…
– Иди-ка ты домой. Надоел уже.
С этими словами Анатолий Валентинович сам вдруг вскочил и побежал по берегу.
– Стой! – закричал я. – Стой, гад!
И побежал следом. Однако алкоголь, старым недобрым гостем вернувшийся в мою кровь, толкнул меня вправо, потом влево. Я упал, еле удержавшись за куст, чтобы не искупаться следом за покойным Сергеевым. А когда выбрался на тропинку, нарколога и след простыл.
Решив, что нарколога не догнать, а Сергеева не спасти, я отправился домой…
Около подъезда стояла какая-то дама, которая при виде меня скорым шагом пустилась в сумерки подворотен.
Хотел догнать, но отдумал. Вспомнил про бутылку дешевой водки, которую я держал на случай визита каких-нибудь жлобских товарищей. Товарищей у меня не было, поэтому бутылка так и стояла в холодильнике.
– Но сегодня вечером ты умрешь! – крикнул я и захохотал.
Криком я спугнул рыжего кота, который как раз мочился в мой почтовый ящик. Обозвав кота «сукой», я с легким сердцем поднялся на пятый этаж и с четвертого раза попал ключом в замочную скважину.
– Мог бы сначала и позвонить, – обиженно протянули с кухни. – Предварительно по телефону или хотя бы в дверь.
Я рванулся на кухню и обнаружил нарколога, который сидел за прибранным и даже обтертым обеденным столом и в одну харю глушил водку из той самой энзэ-бутылки, закусывая яичницей. На Анатолии Валентиновиче болтался пестрый фартук. Очки запотели. Он откинул голову назад, и захохотал, и крикнул:
– Ши-зу-ха!
Последнее, что я помню – это как подо мной проваливается пол…
Просыпаюсь в 4.36 от странных звуков, доносящихся из квартиры этажом выше.
«Все нормально, – говорю я себе, – ничего такого особенного. Просто Надежда не может заснуть и шьет что-то на заказ».
С этой мыслью я иду на кухню. Жадно пью воду, прибиваю сигарету и возвращаюсь в постель. Наверху тихо, но, как только я ложусь, шум возобновляется.
«Ничего особенного. Надежда не может заснуть», – повторяю я себе. Но в этот самый момент в голове моей впервые проносится, что на самом деле это не Надежда шумит в ночной тишине. Больно уж темно за окном. Слишком свинцово-черным кажется небо. Лишь луна желтеет в нем тем самым тусклым пятном и шепчет мне сверху: «Это стучит швейная машинка Гретхен Крюгер».
