Когда мы вышли из торгового центра, Париж уже залил теплый весенний вечер. Я был преобразившимся и уставшим, а Барон одновременно довольным и напряженным. Плотные картонные пакеты с ленточками тяжелели сладким грузом у меня в руках, и я несколько отрешенно рассматривал огни проезжающих мимо машин и манящих ресторанов. Мои мысли были настолько направлены в далекое светлое будущее, что я нисколько не думал о ближайшем. О том, например, насколько жестокой будет расправа по возвращении в отель. Или о том, как я буду объяснять мою пропажу и приобретение богатого приданого учительницам, полицейским и маме. Именно в этой последовательности.
Я просто плыл в приятном полузабвении за Бароном, машинально садился за ним в такси, мечтательно скользил глазами по реке, вдоль которой мы мчались, и так же машинально поднимался по лестнице шикарного дома, стоявшего прямо на берегу Сены. «А Барон любит воду, – подумал я тогда, ступая на обитые мягким ковром мраморные ступеньки. – Хоть и ненавидит течение».
Дверь на пятом этаже открылась еще до того, как мы успели до нее дойти, и изнутри теплый свет проложил к нам дорожку по темному коридору.
Барон зашел в квартиру первым, еле заметно кивнув вправо, и я с некоторым трепетом переступил порог. Ровно на том же месте, как и в прихожей на Котельнической набережной, столбом стоял дворецкий с часами на подносе. Сам не зная почему, я ужасно обрадовался ему и уже хотел воскликнуть что-нибудь соответствующее, как вспомнил, что даже не знаю его имени. Мой восторг поугас, и я только повторил кивок за Бароном. Дворецкий, правда, рассматривал меня, как мне показалось, с крайним интересом. Настолько крайним, насколько это позволяла его незавидная позиция.
Маленькие глаза его прыгали от стенки к моему лицу и обратно, и по плотно сжатым губам было видно, как он старается справиться с любопытством и пригвоздить взгляд к одной из картин. Я же рассматривал его совершенно открыто. Он был все так же тощ и бледен, как и семь лет тому назад, но синяки под глазами тогда мне не казались столь ярко выраженными, да и какая-то глубинная усталость лежала в морщинах вокруг его тонких губ и тянула вниз их уголки.
– Здравствуйте, – сказал я тихо.
Дворецкий покосился на меня натянутым взглядом, готовым в любой момент отскочить обратно, и решился на короткую, но добродушную улыбку.
– Прошу вас, месье, – протянул он мне поднос.
Мне было не совсем ясно, является ли такое обращение насмешкой или нет, но я решил не заострять на этом внимание. Подойдя ближе, я посмотрел на неизменно стоящие часы, которые мне теперь казались меньше, чем тогда, и осторожно плюнул на них. Эта невоспитанность все еще стоила мне некоего преодоления себя, но помимо неловкости я теперь ощутил еще и нечто новое. Какое-то надменное удовлетворение. Дворецкий провел тряпкой по часам и строго уставился вниз, а я последовал за уже исчезнувшим в глубинах квартиры Бароном.
