Многое тут мне напоминало Котельническую. Высокие потолки, люстры, размах… Но я тщетно всматривался в полумрак в надежде разглядеть бабочек. Не было тут и клеток с разной живностью или особой растительности. Оставив пакеты на входе в гостиную, я прошел к дивану перед горящим ярким пламенем камином и выглянул в окно. Вернее, в практически сплошную стекольную стенку, которая перемежалась только широкими колоннами и, собственно, самим камином с вытяжкой. По черной Сене, отзеркаливающей фонари и звезды, неспешно плыли корабли, словно прогуливаясь, а по ту сторону реки возвышалось грандиозное здание со светящейся голубым стеклянной крышей, которая лежала волнами и в середине образовывала купол с высоким шпилем. Вокруг здания темнел парк, через реку перекидывался подсвеченный белый мост с золотыми статуями, а по небу прожекторы прокладывали серебристые траектории. Более неземного вида я себе на тот момент не мог вообразить. Я так и стоял с открытым ртом, пока меня наконец не окликнул давно забытый ржавый голосок.
– Бонжур-р, – прорычало у меня прямо в ухе правильным французским выговором, а острые когти погрузились в плечо.
– Виртуэлла! – рассмеялся я и недальновидно повернул голову к птице, за что сразу же больно получил клювом по носу.
– Ай! – вскрикнул я и обиженно дернул плечом. – Спасибо, я тоже рад тебя видеть!
Виртуэлла кокетливо прикусила мне мочку и упорхнула к сидевшему в кресле Барону.
– Она по тебе скучала, – умиленно сложил он руки на груди.
– То-то я и вижу, – сузил я глаза на нахальную Виртуэллу.
– А ты думал, как женщины проявляют привязанность? – хмыкнул Барон. – Это самый что ни на есть прямой способ. И лучше так, чем более изощренно и извращенно, поверь. Но об этом не сейчас… Садись!
Я послушно обошел диван, скользя ладонью по холодной коже, и сел напротив камина. Мы сидели ровно так, как семь лет тому назад в Москве, и самодельное дежавю так сильно вскружило мне голову, что я невольно тряхнул ею.
– Ты, должно быть, голодный? – заботливо поинтересовался Барон, не спуская с меня глаз.
Раньше я об этом не задумывался, но теперь понял, что действительно не отказался бы от чего-нибудь существенного. Я скромно пожал плечами.
– Нет? – поднял брови Барон. – Ну и славненько.
Я слегка опешил, но возражать не стал. Барон глазами сверлил во мне дырки.
– Адам, что ты жмешься? – спросил он наконец сердито. – Ты не умеешь ясно выражать свои желания? Тогда запомни, ты никогда и не получишь того, что хочешь. Никто не будет, как мамочка, пытаться догадаться о твоих тайных потребностях.
