– Просто это настолько не про нас, – решил я.
– Про нас – русских? – уточнил Барон.
Я кивнул, и мы сошли с эскалатора и ступили в очередной сверкающий проход. На этом уровне цвета были более приглушенными, там и тут виднелась деревянная отделка, а множество женщин сменилось на единицы мужчин.
– Разумеется, – задумчиво проговорил Барон себе под ноги. – Как материальное может быть про нас, русских, так? Про нас – это Достоевский, Чайковский и затянутые пояса. Все мысли о смысле жизни и ни одной о ее качестве. Вот это про нас, правда?
Мне сразу захотелось возразить, но одновременно я понял, что Барон прав. Все эти бесчисленные шмотки казались мне не только бессмысленным излишеством, но и признаком праздной поверхностности. Но стоило мне об этом подумать, как я столь же быстро осознал ущербность подобного мышления. Более того, я испугался, потому что оно выдавало мою непригодность в качестве ученика Барона, который объяснял мне не раз, что один из главных навыков – это умение наслаждаться жизнью без угрызений совести.
– Ладно, ты не виноват в грехах многих поколений, – остановился Барон перед манекеном в голубом свитере поверх белой рубашки и бежевых брюках. – Над вкусом надо работать. Кропотливо и постоянно. Над вкусом в одежде, вкусом в еде, вкусом в культуре… И все это в совокупности приведет ко вкусу к жизни. Без которого невозможно что?
– Свобода, бесстрашие? – заметался я, боясь вновь не угодить.
– Это все методы для достижения цели, – откинул Барон волосы назад и важно поднял голову. – Свобода, бесстрашие, наслаждение… Все это позволяет нам вознестись над временем. О котором мы никогда не забываем, – погрозил он мне указательным пальцем.
Я сморщил лоб:
– Но если мы никогда не забываем о времени, то оно как раз держит нас очень цепко, разве не так? Если мы живем только ради того, чтобы его побороть…
– Молчи! – вдруг налился краской Барон, и я прикусил свой болтливый язык.
– Говори, когда тебя спрашивают, а в остальном просто следуй указаниям, хорошо? – просипел Барон с вытаращенными глазами.
– Х-хорошо, – поспешил я его заверить и даже слегка попятился назад, но тут за спиной свирепствовавшего Барона нарисовался маленький худенький продавец.
– Je peux vous aider?[11] – пропел он услужливым, слишком высоким для мужчины голосочком и протер ладонью свою лысину.
– Нет! – прогремел Барон, и продавец оцепенел. – Хотя…
Злость на глазах покидала его лицо вместе с краской, так что я перестал пятиться.
