– Фундаментальное? Основательное? – пришел на подмогу Барон.
Я повел плечом и склонил голову в знак частичного согласия.
– А ты знаешь, что самые умные люди, которые когда-либо жили, относились ко времени именно так? – побарабанил он пальцами по столу и вальяжно закинул ногу на ногу, явно чувствуя себя на коне. – Как к чему-то иллюзорному или, по крайней мере, лишнему. Спроси Ньютона, Эйнштейна…
– У вас висел его портрет, – вспомнил я и не смог сдержать ностальгическую улыбку.
– Правильно! – обрадовался Барон. – Он показывает язык времени! А знаешь как?
– Как? – наконец отбросил я сомнения и заинтересовался всерьез.
– Он сливает его воедино с пространством! Вот как! И получается пространство-время. Слышал о таком?
Что-то смутное заворошилось в моих мозгах.
– Вроде что-то такое нам говорили в школе, – сморщил я лоб. – Как целый кусок такой, да? Блок…
Барон щелкнул пальцами и даже слегка подпрыгнул на стуле. Я вылупил на него круглые глаза.
– Бинго! – щелкнул Барон еще раз уже почти у меня перед носом, и я слегка отпрянул. – Блок! Блок, блок, блок! Только Эйнштейн не дожил до этого понятия. А очень зря! Очень бы оно пришлось ему по душе!
Он отодвинулся от меня и театрально развел руками над своим ярко-красным глазированным тортиком, как будто показывая на сцене волшебный предмет. На тортике лежала веточка красной смородины, и Барон схватил ее двумя пальцами и нервно отбросил на блюдце. Теперь блок был безупречен.
– Так вот, смотри сюда, – заиграл Барон пальцами по воздуху над тортиком. – Это – наша вселенная.
– Сладенькая такая, не откажусь там пожить, – усмехнулся я, но Барон тут же сделал такие страшные глаза, что я поспешил отвести взгляд и запить неуместную улыбку горячим шоколадом.
– Тут, Адам, не до шуток, – процедил он. – Я пытаюсь доходчиво и наглядно донести космические истины до твоего витающего в нулевом пространстве между детством и взрослостью мозга. Так что изволь послушать внимательно.
Я никак не мог привыкнуть к граничащей с хамством прямолинейности Барона, но в очередной раз списал это на его доверительное отношение ко мне и решил не обижаться и подумать попозже о нулевом пространстве, в котором якобы находился мой мозг. Отставив чашку, я положил одну ногу на другую и обхватил колено. Такая поза представлялась мне очень взрослой, хотя и не особо комфортной. Но я застыл в ней, боясь пошевелиться, чтобы не сделать какое-нибудь несуразное движение и не выглядеть смешным. Примерно такие же ощущения у меня были, когда я затянулся первой в жизни сигаретой и изо всех сил сдерживался, чтобы не закашляться. Но Барон не обращал на мои старания никакого внимания. Внимание его было вновь поглощено тортиком-блоком и своей собственной речью.
