Меня уже давно ничуть не смущало одиночество. Наоборот. Я так привык к компании исключительно себя и своих мыслей, что посторонняя болтовня неизбежно наскучивала и даже выводила из себя. В театрах и на концертах я радовался тому, что не приходится реагировать на восторги или негодования соседа, отрываясь от музыки; в музеях – тому, что можно проводить ровно столько времени перед картиной или в очередном зале, сколько хочешь, не больше и не меньше; а в ресторанах – что не надо ждать неспешного выбора спутника или, упаси боже, делиться. Нет, мне было более чем комфортно с самим собой. И за один этот навык я до глубины души был благодарен Барону. Потому что я ни капли не сомневался в том, что без его жизненных наставлений я был бы так же зависим от чужого общества и мнения, как и все остальные.
Купив на углу кофе в бумажном стаканчике, я ступил в небольшой сквер.
Я заметил, что площадей в Амстердаме практически нет, что, несомненно, связано с плотной сеткой каналов, и подумал, что именно поэтому я никак не ощущал этот город как мегаполис. Все тут казалось камерным и полуспящим, и я буквально чувствовал, как московское напряжение вытекало из меня в каналы тонкими струйками.
На перепутье двух дорог справа от меня стояла маленькая невзрачная церквушка, но двери ее были настежь открыты, а на стене рядом со входом висел пестрый плакат. Сделав первый глоток кофе, обжегший мне губы, язык и небо, я направился к зданию. Небо заметно загустело и нависало над церквушкой тяжелым свинцом. Тем ярче на фоне старых кирпичей церкви светилась афиша. Я обхватил покрепче горячий стакан и пробежался глазами по объявленным концертам. Голландского я никогда не учил, но знаний английского оказалось вполне достаточно, чтобы понять суть. Как раз в вечер того дня должен был состояться концерт гитарной музыки, и я заинтригованно заглянул в открытые двери. Спинками ко мне стройными рядами стояли черные стулья, а там, где предполагался алтарь, звукотехники прокладывали кабели. На задней стене висел довольно большой, очень протестантский в своей намеренной невзрачности крест, который выглядел не совсем уместным.
Заметив маячащую тень в дверях, звукотехники повернулись ко мне и улыбнулись вопросительно-вежливыми улыбками, за которыми трудно было заподозрить недовольство, которое я тем не менее отчетливо почувствовал. Я улыбнулся в ответ, кивнул и попятился назад. Посреди сквера я остановился и всмотрелся в тонкий крест на маленьком треугольном куполе. Сперва мне показалось, что на нем петух, и я нахмурился. Почему-то думалось, что петухи бывают только на католических храмах, а я очень нетерпимо относился к любым пробелам в своих знаниях. Но тут петух повел крылом, и я понял, что это просто ворона уселась на удобное местечко. От облегчения я даже усмехнулся, но внезапно резко осекся.
