Тропы вечных тем: проза поэта | страница 42
— Спасите папу, спасите папу, — заплакала дочь, — я за ваше здоровье поставлю свечку в церкви.
— Гм! — произнёс врач и пошёл в кабинет. За ним его помощник, дубинку он спрятал. Они сели напротив за столик. Врач закурил, потом сбросил пепел в подставленную ракушку, спросил у больного:
— На что жалуетесь?
— Слышу голоса.
Врач нахмурился, скосил глаза на него и пустил из ноздрей дым:
— Вы понимаете, что голосов не существует?
— Понимаю, — согласился Алексей Петрович, а про себя подумал: «Услышал бы ты голоса, так запел бы по-другому». Он показал на потолок:
— Вот, опять их слышу.
Врач долго не спускал с него пристального взгляда и про себя думал: «Запрятал бы я тебя, голубчика, куда подальше, да там все места заняты».
— Так, так, — сказал он, — а что вы хотите?
— Хочу заснуть, — признался Алексей Петрович, — я трое суток не спал.
— Трое суток не спал, трое суток не спал, — загалдели голоса уже непонятно откуда.
— Я сделаю вам успокоительный укол, — сказал врач, — это самое мощное и дорогое лекарство в нашей стране, — и вытащил лекарство.
— Мы заплатим, мы заплатим, — поспешила сказать жена. Врач, не обращая на неё внимания, извлёк из сумки шприц и приказал больному:
— Ложитесь на живот и приспустите брюки.
Тот послушно лёг на живот и приспустил одну штанину, обнажилась впалая ягодица. Голоса глумливо захихикали. Он принял укол и запил водой две мелкие снотворные таблетки. С надеждой глянул на врача:
— Когда подействует ваше лекарство?
— Через пятнадцать минут, — ответил тот и стал собираться. Уходя, он подозвал его дочь и сказал ей:
— Лучше будет, если ты поставишь свечку за здоровье своего отца.
— Я так и сделаю, — всхлипнула дочь.
Они ушли. Он разделся в спальне и попросил жену:
— Побудь со мной. А на работу позвони, что задержишься.
— Задержишься, задержишься, — повторили голоса, — спускайся вниз.
Жена легла рядом и запела русские колыбельные песни — так он просил. Голоса влезали со стороны и коверкали слова. Подлецы знали по-русски. Он вспомнил, что его жена — знаток восточной словесности, и прервал её пение:
— Смени язык. Спой что-нибудь арабское или персидское, задушевное, протяжное.
— Да зачем тебе? Ты слов не поймёшь.
— Надо.
Жена запела, даже протянула две-три священные суры, и кто знает, может быть, отголосок священного распева залетел в южную сторону и коснулся слуха чеченского стрелка, и дрогнул у того глаз, метивший в сердце бегущего русского солдатика в пятнистой одёвке, и прошила пуля не то пятно на его груди. Кто знает…