Мимо ехала гробовая повозка с урочными казаками и остановилась на весёлую песню. Казаки вошли в хату и тоже стали слушать.
Когда Петрович устал, он кончил играть и напомнил хозяину о доске. Хозяин смахнул с очей мутные слёзы, пошёл в сарай и принёс оттуда хорошую звонкую доску. Слепец обратился к урочным казакам:
— Моя сила ушла на весёлое. Помогите мне довезти доску.
— Это можно! — разом встали казаки, мановением духа кинули доску в гробовую повозку, посадили на неё Петровича и поехали.
Старый скряга-скопидом Левонтий так подобрел от весёлых песен и памяти молодых лет, что вместе с доской дал Петровичу два пустых мучных мешка. Петрович изрезал их на лоскутья и варил в чугунке, а потом ел жидкое мутное пойло. Так он дотянул до тепла. Весной покров жизни зашерстился. Тут травка, а там, поглубже, корешок…
Слух слепца порой озадачивал его самого. Он слышал через землю за много тысяч вёрст. Однажды летним утром он приник ухом к земле и уловил со стороны запада трясение и гул.
— Беда! Земля трясётся, — пустил он слух по хутору.
Так мирный хутор узнал о войне с германцем. Вражий дух в первый раз попал сапогом на родную Кубань. Вскоре старый казак услышал на хуторе лишнюю толкотню и чужую лошадиную речь. Вот протарахтела железная таратайка и остановилась около его хаты. Из таратайки вышли двое, важный германский чин и его толмач. Только толмач успел посветить фонариком вглубь тёмной хаты, как его выперло оттуда тяжёлым духом. Он откачался на воздухе и крикнул:
— Выходи, казак с бандурой!
Петрович вышел на крыльцо, а бандура осталась в хате.
— Скажи, казак, почему ты сидишь в хате с забитыми окнами?
— Тёмный помин держу по усопшей любимой жене.
Толмач мало понял ответ казака и от самого себя спросил:
— Объясни, какой толк и помин сидеть в тёмной хате? Ты всё равно слепой.
Германский чин был паче догадлив. И так навёл вопросом:
— Когда умерла твоя жена, казак?
— В голодный год.
— Гм, девять лет прошло… Я его понимаю, — обратился германский чин к своему толмачу, — казак сидит во тьме, а тьма суть скорбного цвета. Так он держит скорбь по усопшей любимой жене. Страшный траур! Русский траур!.. И зачем мы полезли в эту страну, где могут держать такой великий траур? Плакала наша победа!..
И германский чин задумался. Покуда он думал, толмач спросил от себя самого:
— Как ты выдерживаешь такой крепкий траур, казак? Я и то едва отдышался.
Старый казак усмехнулся и молвил:
— Я запашок кой-когда продуваю. А для дела вот! — и показал щипцы, гвозди и молоток. Толмач одобрил:
