Потом одессит В. Катаев напишет об этом времени легковесную повесть «Белеет парус одинокий», которая станет надолго настольной книгой для незрелого юношества.
Разразилась вторая буря — революция 1917 года, крейсер «Аврора». Тоже знаменательное, мистическое название. Тоже серый бронированный призрак коммунизма. Правда, на этот раз его команда была потрезвей и по Зимнему дворцу стреляла холостыми.
Но Лермонтов искал свободы и покоя и нашёл их. А что же обнаружили другие?
…от дней свободы
Кровавый отсвет в лицах есть.
Это Блок, 1914 год.
Хлестнула дерзко за предел
Нас отравившая свобода.
Это Есенин, 1924 год.
Можно упомянуть, как курьёз, коммунистическую галлюцинацию Хлебникова:
Я вижу конские свободы
И равноправие коров.
Явно идёт от великой французской провокации: Свобода, Равенство, Братство.
А покой деградировал до уюта, но и того не оказалось. Блок чётко определил:
Мятежная братва, герои и романтики революции, пели переводной «Интернационал» (у русской революции не было русской музыки!) и во всё горло кричали: «Грабь награбленное!»
У мятежного и бездетного лейтенанта Шмидта объявились десятки фиктивных сыновей, мошенников и пройдох, малых и великих комбинаторов. Белый парус менял цвета, как хамелеон: то серел, то краснел. На горизонте уже показались «Алые паруса» инфантилизма. Романтика вырождалась и окончательно денационализировалась, когда над ней взвился чёрный пиратский флаг, на котором изображён символ смерти: череп со скрещёнными костями:
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Вьётся по ветру весёлый «Роджер»,
Люди Флинта песенку поют…
Всё это произошло в шестидесятые годы, как бы внезапно, и бесчисленные молодёжные клубы, кафе, столовые и прочие заведения стали называться непременно «Алыми парусами» или «Бригантинами». Люди Флинта воспевали стройки коммунизма. Что они поют сейчас, под рёв и грохот рок-музыки, разобрать невозможно, но только не «Интернационал». Зато кричат, как и встарь, по-революционному: «Грабь награбленное!»
С лермонтовским парусом, казалось, было покончено, пошлость взяла верх над гением.
Уж не жду от жизни ничего я.
И не жаль мне прошлого ничуть.
Призрак коммунизма обещал рай на земле, и поначалу люди ждали от жизни многого. Но прошлого не жалели. «Не жалею, не зову, не плачу…» — Есенин. К прошлому люди были беспощадны. Переименовывали города и улицы, взрывали храмы и памятники искусства.
Наконец опомнились. В 1963 году опомнившийся народ воскликнул стихом Рубцова:
