Тормозим.
В приоткрытую дверь машет ветками лес. Зовёт. Приглашает. Никогда не была. Сумрачный лес – страшное место. Из оттуда только вон баба Кора вернулась, и то не рассказывает как.
Белый скачет вокруг меня и противно так зовёт «моя розочка». Под руку – хвать!
Идём, говорит, кое-кто ждёт. И к дому ведёт – маленькому, он вон за деревьями уныкался, словно сам боится. Трусливый дом.
Чёрные чеканят сзади – чётко, можно считать. Дулами больше не тычат, но всё равно чую.
Дверь нежданно распахивается, когда мы уже рядом. Смотрю, а там лысик. Тот, что всё ширять хотел. Радостный, обниматься готов.
Белый говорит:
– Видишь, тебя ждали.
Но что-то это не веселит.
Захожу в дом, а там комната странная. Стол в ней, стены белые, и ещё пара людей тоже в белом. И пищат штуки такие, с лампочками, приборы, во. Запах тут резкий, неприятный.
Чихаю.
– Будьте здоровы, Мария Юрьевна.
Лысик знает, как побесить.
Белый этот, что мне привёз, – буду его Эдом звать, чтобы с другими белыми не путать, – указывает на стол:
– Устраивайся, малышка, – говорит. – Раньше начнём, раньше тебя отпустим.
– Отпустите в мой мир? К Тотошке? К бабе Коре? К Гилю?
Всё равно не поверю, но уточнить надо.
– Почти, – гадко лыбится белый Эд, – всё будет зависеть от тебя.
Плюхаюсь всё же на стул. Стол тоже доверия не внушает, как и лысик с ширялкой, что замер рядом.
Эд подходит, виснет надо мной, буквой зю согнулся, зырит, как ножом вспарывает, у самого зеньки бегают. Мне по лицу – шорх-шорх!
– У тебя тут, – тычит в грудь, довольно больно, поморщилась и злюсь, – есть то, что нужно мне. Цветочек. Роза Эмпирея. Отдаешь её мне – и свободна.
– Ой ли! – наклоняю голову, качаю ногой. Знаю, раздражает. Но мне щаз неохота церемониться.
Он плюхается напротив, машет лысику и другим белым: мол, отбой. Белые послушно кладут разные штуки и выходят. Лысик остаётся, опёршись задницей об стол, и руки на груди сложил. Зрит пристально и, наверное, в корень. Моей розы.
– Хочешь сначала поговорить, да?
– А ты догадливый, – подбадриваю. Скорее себя, чем его. Когда ты дурака ломаешь, не так страшно.
– Есть немного, а ещё я красивый, умный и скромный.
– Угу! Уже в шаге, чтобы втрескаться по уши. Как раз мой тип. Ну ты это, тип, скажи мне, что со мной будет на самом деле? Не боись, бежать мне некуда. Руби, как есть.
– Как есть – сурово, розочка, – он разводит руками, а потом ставит их крышей у губ. – Мы не знаем, что станет с тобою после извлечения. Может, тебя и самой не станет.
