В голове гул, а во рту – мерзко, будто разжевала гнилое. Почему я должна спасать этот мир? Мир, который убил то, что было прекрасно? Гадкий, прогнивший, где музыку и стихи может писать любой дилетант, лишь была лицензия.
Но отец Элефантий беспощадно продолжал:
– Потом спящие уснули, а грехи – продолжали жить и плодиться. Появились падшие. Пришлось вырастить Сумрачный лес, изгнать за него падших и создать Эскориал для соблюдения интердиктов Великого Охранителя, ибо только так стало возможным покончить с бедами и войнами. Они разрывали нас. Но Охранитель всем помог, да продлится благость его на века.
Охранитель ваш убил всё живое и настоящее, всё прекрасное и дерзкое. Вымел из мира любовь. Оставил похоть – для простачков, и любовь-служение – для избранных.
Все остальное – непристойно.
Искорёженный, ненастоящий мир.
Фишки на игровой доске глумливого мальчишки.
Отец Элефантий идёт волнами, как сбрендившая голограмма. Качает головой, улыбается горько. А глаза – совсем молодые и синее сини. Белые с золотом волосы струятся по плечам. Он кидает мне розу – алую розу в алой росе (или это кровь?) и шепчет:
– Спаси!..
И исчезает в клубничном флёре.
А я падаю в сон, тревожный, тяжёлый, сон, где убивают красоту, и просыпаю тренировку…
Гудок двенадцатый
… хреново.
Они пялятся на меня, будто чумная какая. Блиииин.
Я сама ж ни фига про этого Охранителя не знаю. Думала, баба Кора поможет, как раньше. А она вон, на дыбошки вся.
А мне – защищай.
– Он же хороший, – говорю. – Для нас хочет всё.
– Для нас?! – чую, готова рвать, аж пышет. – Да из-за него всё! – кричит, – и лес этот Сумрачный, и наше Залесье гнилое, и ангелы в небе!
Ага, блин, во всём Охранитель виноват! Нашли крайнего и довольны! А сами-то хороши тоже.
– Армагедец всем придёт! – ору. – Даже если ни ради него, ради нас же!
А ваще – по хрен! Подыхать не собираюсь – не пожила. И у меня не было ещё этого, как у Данте и Беатриче, как у Фила и Маши, когда крылья за спиной и летишь. А я хочу!
Да пошли вы все, раз не понимаете!
Уйду от вас.
Вот.
Хватаю сумарь свой – ух, как же скучала по нему! – и шурх из холщины. Пусть теперь сами думают. У меня всё! И терпение – тоже. Достало. Надоели. Тут наизнанку почти вывернулась, побывала хрен знает где, инфу принесла, а они в игнор. Пусть! Им же хуже!
Злюсь.
Спускаюсь с холма – и поди ж ты! – его красная шевелюра. Так и знала, что тут найду. Пристроился на моём любимом месте. В тени Дома-до-неба. Пырится вверх, но сегодня безангельно.
