— надо послать все к черту. Мужа, работу, детей. Да, Гришу тоже — ведь это разрушит и его жизнь. Все ставится на кон ради прихоти двух бездомных голодранцев.
(Наклоняется вперед). И ведь в итоге — никакой гарантии. Никакой!
(Встает, окончательно доказав свою правоту). Люди должны держаться друг за друга. Держаться за то, что имеют. За то, что знакомо. В этом — проявление настоящего характера.
Софья. Ты правда так считаешь?
Валентина. Конечно. Но теперь люди предпочитают сдаваться без боя.
Софья улыбается, как будто все только что сказанное ее не касается.
Ты из всего делаешь драму. А я просто принимаю все, как есть, и живу дальше. Потому что я знаю жизнь. И знаю, какой она никогда не будет!
Петр удивлен спокойствием Софьи. Тем временем Валентина начинает нападать на Петра.
А вы — просто старый, плешивый идеалист! Да-да, старый и плешивый! И рубашка на вас не по возрасту. И брюки нелепые. Нет ничего хуже мужчины, который не умеет стариться с достоинством. (Садится в стороне, истощив всю свою агрессию). Мне, кажется, обещали чаю. (Неожиданно переходит на крик, как будто не знает, что еще сказать). Мне чаю обещали!
Петр. Я принесу.
Софья. Нет, я сама схожу.
Она выходит, улыбаясь. Петр остается стоять рядом с картиной. Валентина по-прежнему сидит на месте.
Валентина. Она хорошая девочка. Никогда никого не обидит. Просто она слабая. И еще бог не дал ей таланта. Знаете, ее отец был солдатом. Я была с ним знакома всего три недели. Он утверждал, что где-то шла война. А я ничего такого и не слышала. Потом он сказал, что его батальон отправляют на фронт. Я, конечно, никогда никакого батальона в глаза не видела. По его словам, Франция воевала где-то в Абиссинии. Но я не проверяла. А вы не знаете, была такая война?
Петр. Не знаю, никогда не слышал.
Валентина. Вот видите. А теперь уже трудно что-либо выяснить.
Петр. Это было в Париже?
Валентина. Да, в Париже. Париж и Ленинград — это все, что я видела в своей жизни.
Петр выдерживает паузу.
Петр. Вы, наверное, с разными знаменитостями встречались.
Валентина. Ну что вы. Ничего такого не было. Да мне это было и неинтересно. Хотя однажды меня позвали на вечеринку, где должен был быть Форд Мэдокс Форд.
Петр. Это писатель? Ну, вот видите!
Валентина. Я о нем слышала только потому, что говорили, будто из всех современных писателей он моется реже всех. Поэтому я не пошла. (Она качает головой). Никто не понимает. Даже малейшего представления не имеет, как нам жилось. Мы были очень бедны. Ничего не могли себе позволить. Да, в нашей школе собралась занятная публика! Все как один без гроша. Венгры, один китаец, несколько американцев. Хотя нет, у американцев деньги водились, но больше ни у кого. Один мальчик даже собрался подработать натурщиком, хотя сам был одним из нас. Но ему очень деньги были нужны, вот он и решил, почему бы не попробовать? Мы и так целыми днями видели перед собой обнаженных мужчин и женщин. Он говорил: «Вы же из-за них не смущаетесь. Люди приходят, снимают одежду — и все. А я почему не могу? Дайте мне заработать!» Но мы устроили собрание, мы были категорически против. Это было бы словно какую-то черту переступить.
