— В твоем положении не следовало бы подвергать себя большим усилиям. Если хочешь, присядем где-нибудь.
— Нет! Нет! — быстро прервал его Голеску. — Напротив! Подобные прогулки очень полезны для меня.
— Даже в моем присутствии? Я хочу сказать… ты не боишься, что твоя смелость, то, что ты говоришь со мной, может скомпрометировать тебя в глазах твоих союзников?
— Может, моя смелость не случайна, господин генерал.
Кондейеску взглянул на него сбоку с некоторым подозрением.
— Кто же требует ее от тебя? Особенно от тебя.
— Наши товарищи по плену, господин генерал! — ответил Голеску не моргнув. — Вернее, замешательство, в котором они находятся, и беспокойство, охватившее их. Или, может быть, вы считаете, что наша война с Советами закончилась?
— На фронте, действительно, война продолжается! — почти шепотом проговорил Кондейеску, внимательно следя за ходом мыслей собеседника.
— И здесь она продолжается, господин генерал! Или, если вам так угодно, должна продолжаться.
Генерал вынужден был остановиться, не зная, продолжать ли ему этот разговор или закончить его без всякого результата. Он сразу почувствовал, в какой опасный круговорот хотел заманить его Голеску, и вовсе не испытывал желания следовать за полковником. С того самого момента, когда генерал очутился перед воротами лагеря, он решил оставить за ними все нити, еще связывающие его с войной, которую вел Антонеску на востоке. Ему не хотелось ни к кому примыкать, не хотелось давать никаких клятв.
— Я пытаюсь понять тебя, господин полковник! Но, признаюсь, не могу.
Голеску улыбнулся, презрительно прищурившись:
— Я надеялся, что имя Голеску вам известно, господин генерал.
— Конечно, мой дорогой! Ведь мы знаем друг друга десять лет.
— Почему вы все время предпочитаете обходить основной вопрос?
— Но ради бога! — воскликнул с удивлением Кондейеску. — Что особенного я должен знать о тебе?
— А то, что значил и значит полковник Голеску в лагере, — зло процедил Голеску.
— Нечто большее, чем простой военнопленный?
— Несравненно большее.
— Мне приятнее было бы услышать это от твоих товарищей по несчастью.
— Господин генерал, время не позволяет мне использовать посредников.
Кондейеску взял его за рукав, уверенный, что сможет успокоить его.
— Пойдем, дорогой! Ты говорил, что прогулки идут тебе на пользу. Даже в моем присутствии.
Если бы Кондейеску обратил внимание на происходящее вокруг него, он заметил бы не только непрерывное движение толпы, но и несколько групп «штабистов», которые, остановившись вблизи, с интересом прислушивались к их разговору. Этот спор со всеми вытекающими из него выводами закладывал краеугольный камень того, что отныне должно было начаться в лагере. Знаменательно было то, что происходило это именно в первый день нового года.
