Вниз по Шоссейной | страница 37



Может быть, сейчас, пока Славин везет на телеге Неяха Фишмана новый, необходимый музею экспонат, я смогу бегло, а не так, как они этого заслуживают, рассказать о наших сумасшедших.

Тем более что упоминание о них сохранилось в пожелтевших и превра­щающихся в труху протоколах той злосчастной и гибельной для Славина сессии горсовета, на которой решался вопрос подготовки города к праздно­ванию Юбилейной Великой Даты.

Уважаемый всеми бобруйчанами создатель городского музея Славин трижды избирался депутатом горсовета.

Он много сделал, как принято было тогда говорить, на ниве народного просвещения, но в то время, когда над ним сгущались тучи, он не должен был так свободно выступать на этой сессии.

Нужно было заранее хорошо подумать или вообще помолчать.

В общем, как потом сказала одна влиятельная, желающая Славину добра депутатка:

— Зачем вы так выступали? Вы настоящий сумасшедший!

Оставим это определение на ее совести, тем более что и ее год спустя постигла та же страшная участь.

О той сессии — после, когда ей придет время в моем рассказе, а сейчас о наших сумасшедших, коротко, пока балагула Неях Фишман везет мотор самолета в городской музей, где экспонату приготовлено почетное место.

У кино «Пролетарий» стоит, скрестив руки в локтях и обняв вздрагиваю­щими пальцами худые плечи, краснолицый, всегда потный и взволнованный Меер. Он влюблен во всех проходящих женщин и, не переставая, восторга­ется ими громкой торопливой скороговоркой:

— Красавица, какая красавица, какие цыцки, какие ножки...

Беспощадный диагностик доктор Беленький определил: «Сексуальный маньяк, страдающий сахарным диабетом».

Как без всяких анализов знаменитый доктор определил у сумасшедшего сахарный диабет, неизвестно.

Может быть, по пчелам и осам, что постоянно вились над расстегнутой ширинкой Меера?

Ранним утром, когда только раскрывались ставни, у окон, постукивая железным посохом, появлялась странная фигура Андриана. На нем были длинная рыжая обгоревшая шинель и каска с шишаком. Говорили, что это каска убитого им в мировую войну немца. Он молча стоял под окном, пока не появлялась хозяйка, и спокойно спрашивал:

— Хозяюшка, нет ли у вас дохлой курочки?

Его кормили, и он, постукивая своей железной палкой, уходил

Суетливо бегал по улицам давно выросший из рваного костюма, длинно­рукий и тонконогий, осыпанный веснушками Юда.

Говорили, что он бесконечно ищет колодец, в который упал в раннем детстве.

Услышав женский голос, старательно исполняющий неаполитанские ро­мансы с какими-то нелепыми словами, вы могли наткнуться на мужчину по кличке Пани Лившиц.Собрав вокруг себя небольшую аудиторию, он торжественно объявлял следующий номер и игриво, словно певица, поправляющая концертное платье, проводил руками по своему лоснящемуся, залатанному, но отутю­женному костюму и, закатывая глаза, продолжал очаровывать публику.