Бесконечный эшелон из теплушек и платформ с красноармейцами и лошадьми, заканчивающийся еще одним натруженно дымящим паровозом, медленно прогромыхал в сторону Осипович.
Клубы дыма, заслоняя уже довольно высоко поднявшееся солнце, плыли над Пушкинской улицей, над домом Фаертага и задумавшимся Славиным.
— Поехали, — сказал Неях.
В авиагородке, несколько раз предъявив необходимые распоряжения и пропуск, они добрались до длинного помещения с зарешеченными окнами, откуда несколько парней в вылинявших гимнастерках с трудом вытащили и укрепили на тел^еге долгожданный мотор самолета.
Не вмешивавшийся в погрузку Неях ткнул кнутом в сторону мотора и спросил:
— Он настоящий?
— Настоящий! Хоть сейчас можно завести и лететь, — пошутили парни.
— А где пропеллер? — уже по-хозяйски поинтересовался Неях.
— Там... — неопределенно и, как показалось Славину, что-то недоговаривая, ответили парни.
— Поехали, Неях, — поторопил Славин балагулу, но тот продолжал интересоваться необходимыми для полета крыльями и хвостом.
И только услышав от парней:
— Главное — мотор, а хвост и крылья — дело наживное! Поезжай, дядька, тебя ждут! — взобрался на телегу и, зажав вожжи в левой руке, правой сделал какое-то быстрое кругообразное движение у мотора, словно заводил его.
Движение это он повторил несколько раз, потом крикнул:
— Но! — дернул вожжи, и телега тронулась.
Всю дорогу Неях напевал: «Все выше, и выше, и выше...», разводил в стороны, словно крылья, руки, время от времени подкручивал мотор, прикрикивал: «Но!» — добавляя необходимые профессиональные выражения, перемешивая их со словами авиационного марша.
Шагавшему за телегой Славину вначале показалось, что Неях спятил, но потом он понял, что это играло нереализованное в детстве воображение Неяха Фишмана.
И, собственно говоря, кто может запретить воображать?
Для этого нужно слегка сойти на короткое время с ума — и воображай себе, что ты начальник или летчик, и телега твоя, освободившись от тяжелого битюга, летит и кружит над городом.
Для этого нужно только на очень короткое время сойти с ума, а потом очнуться.
Но не дай Бог, если это случится надолго, насовсем, как это случилось с городским сумасшедшим, прозванным «А копике» — «копейка».
Он однажды вставил в глаз копейку и вообразил, что через нее видит все, что происходит в мире. И с тех пор сообщает всем, кто проходит мимо его поста на Социалистической у магазина, где директор Столин, о том, что во Франции расцвели розы, а в Германии идет снег.
