Гуд бай, стервоза! | страница 46



Я посмотрел на него, вспомнив вдруг последний год обучения в школе, уроки иностранной литературы и то, как мы читали «Праздник, который всегда с тобой».

— Так это был сам Эрнест Хемингуэй? — спросил я.

— В точку, — улыбнулся мне Милош. — Он пригласил меня присоединиться, и всю вторую половину дня мы с ним провели вместе, выпивая и разговаривая о женщинах. Казалось, ему было очень интересно слушать про мои взаимоотношения со слабым полом, хотя опыт мой тогда был невелик. «То, что отвлекает молодого человека от серьезных дел, — это то, что составляет суть воспоминаний старика», — сказал мне Хемингуэй. Еще он сказал, что под конец жизни память начинает подводить нас, обманывать, играть с нами в прятки и лгать, и не остается ничего, что можно было бы назвать настоящей жизнью, реальностью, о чем можно было бы сказать: вот это и есть жизнь.

Рассказывая, Милош выпрямился; он словно вернулся на полвека назад. Сейчас он казался на тридцать лет моложе, как будто бы принял эликсир молодости.

— А теперь выпьем наши «Беллини».

Как раз в этот момент официант в белом смокинге поднес к нашему столику три высоких бокала, в которых пузырилось что-то типа розового шампанского. Официант поставил поднос на стол перед нами. Напиток был таким холодным, что бокалы запотели. Гоби поднесла свой бокал к губам, Милош поднял свой. Я потянулся и тоже взялся за бокал, уверенный, что уроню его, но каким-то чудесным образом не уронил. Когда Милош заказывал напитки, он явно видел надпись «НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЙ» на моей руке, но это для него ничего не значило.

— Выпьем за то, что можно назвать жизненной сутью, — произнес он тост и выпил.

Я огляделся: официанты убрали несколько столиков, и в центре зала образовалась открытая площадка. Милош улыбнулся Гоби.

— Пожалуйста, потанцуйте вдвоем.

Тут я понял, что уже несколько минут играет танго и некоторые пары выходят на танцпол. Прежде чем я успел возразить, Гоби взяла меня за руку и подняла на ноги. Я потянулся к столику и залпом выпил «Беллини».

— Я не умею танцевать, ты помнишь? — прошептал я.

— Это всего лишь танго. Как секс, только в одежде, — она наклонилась к самому моему уху. — Ой, прости, я забыла, что ты и этого не умеешь.

— Ха-ха!

— Расслабься. Я поведу сама.

Я обернулся и посмотрел на Милоша: он наблюдал за нами, сидя за столиком.

— Ты же не собираешься убивать его? Он старый добрый европеец. Он ничего не сделал.

— Заткнись.

— Он же пил с Хемингуэем. Он такие вещи знает…