— Ты слышал, что я сказал? — повторил полицейский. — Вылезай.
— Я…
Я почувствовал, как дуло пистолета впивается в меня все глубже.
— Я не могу выйти.
Полицейский уставился на меня с глубочайшим безразличием. Он был похож на парня, который предпочел бы разбить морду какому-нибудь наркодилеру, приложив его к тротуару, или пристрелить педофила на месте преступления. Но в тихий субботний вечер он был не прочь использовать в качестве небольшой разминки и меня.
— Я не могу выйти, — сказал я. — У меня ноги не двигаются.
— Ты что, инвалид?
Он снова включил фонарик и посветил вниз, на мои ноги, одна из которых стояла на педали тормоза, а другая зависла над газом.
— Думаешь, удачно пошутил? Между прочим, у меня брат лишился ноги на войне. И ты думаешь, это смешно?
— Нет, конечно нет. Извините.
Он потянулся к моей шее и поправил мне галстук-бабочку.
— Откуда ты сейчас едешь?
— А мы возвращаемся со школьного бала, — сказала Гоби.
— Со школьного бала? Водительские права и регистрацию покажи.
Я полез за бумажником, протянул ему свои водительские права и уже открыл бардачок, чтобы достать регистрационные документы.
— Секундочку.
Свет фонаря застыл на ветровом стекле.
— Это что у вас тут, кровь?
— Это? А, это, — сказал я. — Это я оленя сбил.
— Оленя сбил?
— Ага…
— Где? На Медисон сквер?
— На Коннектикут Тернпайк, — ответил я. — Он выскочил на дорогу прямо перед машиной.
Полицейский поморщился от отвращения:
— Вылезай из машины.
То, что произошло дальше, заняло не более одной-двух секунд, но в моем сознании это длилось целую вечность. Я увидел, как рука полицейского проникает сквозь открытое окно, и понял, что он собирается за шкирку вытащить меня из машины, если я не подчинюсь. Только вот Гоби, пожалуй, успела бы выстрелить раньше. И сдох бы я на углу Двадцать пятой и Бродвея с пулей в легких и воспоминаниями о прекрасном вечере в клубе «40/40» и о глотке пепси. А на надгробии у меня была бы надпись: ПЕРРИ СТОРМЕЙР. ОН УМЕР ДЕВСТВЕННИКОМ. И вот тут…
Взрыв прозвучал где-то за спиной, воздух содрогнулся, полицейских, словно волной, снесло в укрытие. В боковое зеркало я увидел отсвет пламени и то, как клуб «40/40» взлетел на воздух, разбрасывая вокруг горящие обломки и вздымая облака пыли. Люди, словно крысы, бросились на улицу, а машины, взвизгивая тормозами, останавливались и тут же уносили их прочь. Когда я огляделся, наш полицейский уже бежал обратно к своей машине и что-то кричал своему напарнику. По всему Бродвею во всех машинах сработали сигнализации, и шум стоял оглушительный.
