— Он тут ни при чем.
— При чем он ни при чем, Гарри?
— Это не он отправлял вам письма.
— Я знаю.
— Вот как… откуда?
— Рассказали.
Гарри смотрит куда-то сквозь меня.
— Кто?
— Один человек, который хотел напугать меня. До смерти. А умер сам. Так глупо получилось.
— Вам его жаль?
— Гарри, я сейчас повторю свой вопрос, а затем, если не получу вразумительного ответа, встану и уйду. Зачем я здесь?
Гарри пристально, не мигая, следит за мной.
— Вы скоро все узнаете, адвокат…
— Я и так узнал достаточно.
— Любопытно узнать, что именно…
— Я знаю, кто ты такой, Гарри.
Гарри кладет руки на стол.
— Даже так…
— Это — секрет, которого не спрячешь. Вы — обычный самовлюбленный говнюк, каких множество в этом городе. И если мне в тебе что-то и интересно, так это — понимаете ли вы это сами?
Выражение лица Гарри почти не меняется, он наблюдает за мной пристально, не сводя с меня глаз. Разве что бледнеет больше обычного.
— Он тоже думал, что знает меня… Всегда был, знаете… патриотом. Настоящим. Махровым. Что в школу, что в университет я всегда ездил на транспорте. Как все. Он был против того, чтобы я учился за границей. Я мог учиться где угодно, в лучших заведениях Европы, но он настоял, чтобы именно здесь, в России. Чтобы как все…
Если во мне еще оставался коньяк, то в этот момент он точно выветрился без остатка: нет ничего страшнее, чем внезапно обнаружить, что ваш собеседник — сумасшедший. Глаза Гарри смотрят сквозь меня, далеко в прошлое, и мне невольно хочется посторониться, убраться с дороги, чтобы не стоять на пути этого полного жгучей, едкой ненависти взгляда.
— Главное, чтобы как все. Но от всех не спрячешься… не спрячешься, нет…
Гарри улыбается, и мурашки бегут у меня по спине.
— Они узнали… все узнали… Меня выкрали… потребовали у него выкуп. Он мог… он все мог, уже тогда — все мог… но не стал, не дал ни копейки. Не из жадности, нет… Из принципа. Его нельзя было шантажировать. Только не его. Пусть все как у всех, но он не как все. И он оказался прав. Меня вернули. Сюда.
Гарри оглядывает квартиру так, как будто впервые здесь. Гарри втягивает воздух сквозь зубы, щурится. Лицо его бледнеет еще больше, становясь белым и прозрачным, как мрамор, оно выделяется на фоне уютной комнатной полутьмы своей неестественной траурной белизной: кажется, что сейчас Гарри терпит какую-то невыносимую, но давно уже вошедшую в привычку боль.
— Вот таким…
Гарри с силой бьет по колесам своей коляски.
— В этом кресле я впервые побывал за границей. Где мы с ним только не были с тех пор: Швейцария, Германия, Франция, Бельгия, Америка, Великобритания, мы объездили лучшие клиники мира, но было уже поздно. Пока меня лечили, умерла мама. Здесь, в этом доме. В
