— Притворяется?
— Насколько вообще можно судить, не имея никакой информации о пацие… об авторе, я бы сказала, что он играет в некую игру. По каким-то причинам, личным или не очень, он выбрал вас. Вот и все.
— Ничего себе игра…
— И тем не менее, она уже началась. У вас есть два варианта. Играть по его правилам или…
— По своим.
Доктор благожелательно кивнула.
— Вам навязывают условия и ограничения. Принимайте их или… нет. Не играйте вовсе или же сделайте неожиданный ход. Сломайте навязываемый ход событий. Покажите, что…
— В эту игру могут играть двое.
— Именно.
— Хм… Благодарю вас, вы мне очень помогли!
Я встал и потянулся за бумажником. Доктор Киссер улыбнулась. Или, скорее, не переставала улыбаться все это время.
— Прошу вас! К моим словам стоит относиться с осторожностью, господин Горгадзе. Как и к любому предположению. Иного при столь скудной исходной информации я вам, к сожалению, предложить не могу.
Я кивнул и встал с кресла.
— Скажите, вы уже обращались в полицию с… этим? — спросила Киссер.
— Да.
— И?
— Пока молчат.
— Вы им не доверяете? — вдруг спросила Елизавета Николаевна.
— Я бы так не сказал. Просто хотел знать… альтернативное мнение человека, не связанного никакими, хм… обязательствами. Вы уверены, что я вам ничего не должен?
— Прошу вас, обращайтесь, если что. Вдруг мне тоже понадобится ваша профессиональная помощь… — сказала доктор Киссер и торжественно улыбнулась.
— Без проблем.
— Пойдемте, я провожу вас.
Доктор Киссер встала со своего места, и мы вновь пошли по желтым коридорам к выходу.
На лестничном пролете второго этажа я заметил мальчишку лет пятнадцати, высокого, бледного, с напряженным любопытством следившего за бьющейся о стекло мухой.
— Наш Гриша… — с неожиданной гордостью вдруг объяснила Елизавета Николаевна. — Мальчик из неблагополучной семьи… Но Гриша, вы знаете, замечательно считает!
— Считает?
Вместо ответа доктор Киссер вынула из кармана халата небольшой блокнот и ручку.
— Напишите на обратной стороне цифру. Любую.
Я взял блокнот и с каким-то неожиданным для самого себя злорадством написал: «231275412390872348475».
Когда тебя хотят убить, становишься немного мелочным.
— Покажите ему…
Я подал листок Грише. Гриша продолжал смотреть на муху.
Я поднес листок прямо к Гришиным глазам. Никакой реакции. Мне стало стыдно.
— Простите, доктор. Столько… всего. Глупо вышло, конечно…
— Двести тридцать один квинтиллион двести семьдесят пять квадриллионов четыреста двенадцать триллионов триста девяносто миллиардов восемьсот семьдесят два миллиона триста сорок восемь тысяч четыреста семьдесят пять, — сказал Гриша, не отвлекаясь от мухи.
