Виктория как смогла точно воспроизвела слова Ратбоуна.
— Но только я не понимаю, чего ты так забеспокоился?
— Как чего? — немного рассеянно отозвался Эдвард. — Они же… это… выходит, они дознались насчет тебя.
И предупреждают, чтобы ты не совалась. Нет, не нравится мне это, Виктория, совсем даже не нравится.
Он помолчал. А потом с тревогой в голосе объяснил:
— Коммунисты, моя милая, они совершенно беспощадные люди. У них такая вера, чтобы не останавливаться ни перед чем. Я не хочу, чтобы тебя стукнули по голове и сбросили в воды Тигра, дорогая.
«Как это странно, — подумалось Виктории, — сидеть на развалинах Вавилона и рассуждать о том, не стукнут ли тебя по голове и не сбросят ли в воды Тигра». Глаза у Виктории начали слипаться. «Вот проснусь, — думала она сквозь дрему, — и окажется, что я в Лондоне и мне снится страшный Вавилон». Веки ее сомкнулись. «Конечно, я в Лондоне… Сейчас зазвенит будильник… Надо будет вставать и ехать в контору мистера Гринхольца, а никакого Эдварда нет…»
При этой последней мысли Виктория поспешила разлепить веки, надо же было удостовериться, что Эдвард никуда не делся. (А что я собиралась у него спросить тогда в Басре, но нас перебили, и потом я забыла?..) Но все было — явь. Совершенно не по-лондонски сияло ослепительное солнце, над выбеленными зноем развалинами Вавилона слегка дрожал воздух, вокруг высились темные стволы пальм, а рядом, затылком к ней, сидел Эдвард. Как красиво спускаются ему на шею волосы, мыском по ложбинке. И какая красивая шея, бронзовая от загара, чистая — ни пятнышка, ведь у мужчин так часто бывают прыщики на шее, где натирает воротник, например, у сэра Руперта зрел на шее нарыв.
И вдруг Виктория с глухим возгласом приподнялась. Сонных грез как не бывало. Она чуть не задохнулась от волнения.
Эдвард обернулся и вопросительно посмотрел на нее.
— В чем дело, Черинг-Кросс?
— Я вспомнила! Про сэра Руперта Крофтона Ли!
Поскольку взгляд Эдварда по-прежнему выражал недоумение, она сделала попытку разъяснить свою мысль, что, по совести сказать, получилось у нее не слишком вразумительно.
— У него был такой нарывчик, — сказала она. — На затылке.
— Нарывчик на затылке? — ничего не поняв, повторил Эдвард.
— Да, в самолете. Понимаешь, он сидел впереди меня, капюшон этот свой дурацкий откинул, и я видела. У него зрел фурункул.
— Ну и что? Болезненная, конечно, штука, но мало ли у кого они бывают.
— Да-да, вот именно. Но дело в том, что в то утро на балконе его не было.
