— Чего?.. — охрипшим голосом спросил Лавриков неизвестно кого, ибо в комнате на втором этаже, кроме него, не было ни единой живой души.
Приподнявшись на локтях, Лавр шумно отхлебнул содержимое бокала, затем водрузил на нос очки с выпуклыми линзами.
— Двенадцатый час, что ли, да?! — недовольно пробормотал он, не в силах поверить в увиденное. По его даже самым смелым ожиданиям сегодняшний день не мог так прочно и основательно войти в законные права.
Федор Павлович сел на диване, стопы народного избранника мягко нырнули в теплые домашние тапочки. Затем он поднялся на ноги и накинул на сухощавое, уже далеко не молодое тело шелковый халат нежно-лилового оттенка. В таком обличье Лавриков и вышел в холл второго этажа. Ощущение складывалось такое, что в доме, кроме Лавра, никто не проживал. Полная тишина и запустение.
Он спустился по скрипучей деревянной лестнице вниз на первый этаж, призывно громко шлепая по паркету своими тапочками, и очутился в большой общей комнате, служившей на загородной даче чем-то вроде гостиной, из которой в разные стороны ответвлялись коридоры в прочие помещения.
— Это как так получается, граждане?! — громко спросил Лавриков в пустое пространство перед собой. — Двенадцатый час на улице, а в доме — мертвое царство? Это кто мне будильник заткнул?!
Он замер по центру гостиной и прислушался. Отвечать на его негодование явно никто не собирался. На даче по-прежнему царила тишина. Лавр нахмурился, но лишь для того, чтобы скрыть перед самим собой растерянное состояние.
— И вправду вымерли? — уже шепотом произнес он, озираясь по сторонам и пытаясь определить хоть что-нибудь такое, что свидетельствовало бы о населенности помещения. — Или разъехались, гады, бросили меня?
С душераздирающим скрипом распахнулась одна из дверей нижней комнаты, и этот факт заставил Лавра невольно вздрогнуть. Да, нервишки пожилого человека уже здорово расшатались. Пора принимать какое-нибудь успокоительное.
Взгляд Лавра наткнулся на вполне безобидную и неопасную для его жизни фигуру Александра Мошкина, который переступил порог гостиной. Санчо был облачен в необъятные семейные трусы с рисунками Микки-Мауса, болтавшиеся едва ли не у колен, и в майку с призывной надписью «I want you!». Он заспанно уставился на Федора Павловича и несколько раз энергично моргнул поросячьими глазками.
— Чего ты орешь? — буркнул Александр, с трудом перемещая во рту непослушный и еще не до конца проснувшийся язык.
