Поднося ко рту очередной кусок, он вдруг услышал:
— Я к вашим услугам, господин Кожоль.
Пьер обернулся и услышал:
— Граф, вы не узнаете вашего старого Лабранша?
При виде жалкого существа, пытавшегося выдать себя за его камердинера, Пьер закричал:
— Ты Лабранш? Ах ты бездельник! Негодяй, приславший тебя, думал, что я не узнаю камердинера своей семьи?!
Вошедший покачал головой и грустно произнес:
— Вы помните меня толстого, напудренного, гладко выбритого. Безусловно, в этом худом старикашке, едва прикрытом лохмотьями, с этой седой бородой вам трудно признать меня. Но таким меня сделали несчастья, свалившиеся на меня после того, как я оставил службу в вашем доме.
— Честно говоря, я не узнаю тебя, однако голос мне кажется знакомым…
— Вы легко сможете убедиться в том, что я тот, за кого себя выдаю.
— Каким образом?
— Расспросите меня о прошлом!
— Действительно!
Подумав с минуту, Кожоль спросил:
— Где ты меня видел последний раз?
— Пять лет тому назад под Пуатье, когда вандейская армия, потерпев поражение, отступала.
— Приведи подробности.
— За неделю до того ваш отец погиб на эшафоте со своим другом Бералеком, взятым так же, как и он, с оружием в руках. Графиня с дочерью, изгнанные из своего дома, верхом следовали за вандейской армией. По вашему совету они остались в Краоне в надежде найти там убежище, а я последовал за ними, чтобы прислуживать им.
— Что сталось с ними после моего ухода?
— Три дня мы скрывались в Краоне. Но потом люди, прятавшие нас, испугались, и нам пришлось бежать в Париж. Там я нашел себе работу в гавани, а ваши мать и сестра были выданы и погибли на эшафоте.
После нескольких минут молчания лакей робко спросил:
— Признаете ли вы, граф, во мне своего прежнего Лабранша?
Пьер мотнул головой и отвечал старику:
— Мы решим этот вопрос завтра при дневном свете.
— При дневном свете? Так вы не знаете, где вы находитесь?
— Нет. А ты знаешь?
— Но здесь не бывает дня. Это погреб.
Дойдя до стены, он приподнял одну из занавесей и открыл голую каменную стену из твердого известняка.
— Ага, — сказал Пьер, обретя прежнюю беспечность, — а я и не заметил, что здесь нет ни одного окна!
Он принялся за ужин. Лабранш стал возле него с салфеткой, готовый служить своему господину.
— Следовательно, я осужден не видеть никакого света, кроме этого?
— Вам еще повезло, я живу в конуре, тут, рядом, куда фонарь приносится только на время еды.
— Да, кстати, я забыл спросить… Чего ради тут держат меня в этом плену?
